Эдгар По
Шрифт:
Работа у Бэртона позволила По завязать немало полезных и длительных знакомств. Однажды в конце 1839 года он повстречался в редакции с неким весьма чудаковатым господином, которого звали Томас Данн Инглиш, — последний отмечает в своем описании По его хорошо вычищенный костюм и очень чистое белье — в те времена, очевидно, нечто совершенно необычное для редактора. Они прошлись вместе по Честнат-стрит до Третьей улицы, где Инглиш открыл позднее редакцию своего журнала для детей «Джон Донки», для которого он написал немало всякой сентиментальной ерунды. В тот раз они расстались, чрезвычайно довольные друг другом. В дальнейшем сближение продолжалось, приведя их к компаньонству в НьюЙорке, закончившемуся столь нашумевшим судебным процессом. В Филадельфии. Инглиш был частым гостем в семье По. Г-жу По он описывает как изящную женщину с прекрасными манерами, а говоря о г-же Клемм, подмечает, что для Эдгара она была скорее матерью, чем тещей. Сам
Все это время, впрочем, По ни на минуту не забывал о своем замысле основать собственный журнал, и план этот быстро приобретал все большую и большую определенность. Бэртон тоже не сидел сложа руки, решив употребить свою энергию на дальнейшие завоевания в царстве Мельпомены, но теперь уже в качестве владельца театра. Новое предприятие часто требовало его присутствия в Нью-Йорке, и большая часть журнальной рутины легла на плечи По — это обстоятельство, пожалуй, вполне оправдывало его мнение о том, что условия контракта нарушаются. Временами он выполнял свои обязанности без особого рвения, чем приводил Бэртона в крайнее раздражение; былая теплота и добросердечие стали быстро исчезать из их отношений, к концу года они уже не испытывали друг к другу ни малейшей симпатии.
Конец сентября 1839 года ознаменовал для По начало очень хлопотной поры, последовавшей за менее плодотворным, чем обычно, периодом творческих трудов. Сейчас он готовил к выпуску в свет двухтомный сборник своих рассказов, окончательное соглашении об издании которого было достигнуто в конце месяца. Публикация предпринималась издательством «Ли энд Бланшар» на свой страх и риск, и в случае неуспеха книги автор отказывался от любых претензий на вознаграждение.
По крайней мере нуждался в благоприятных критических отзывах на свои рассказы — ими он собирался украсить объявления о выходе из печати нового сборника. Чтобы получить такие отзывы, он завязал широкую переписку со своими друзьями из числа литераторов и публицистов. Среди тех, к кому он обратился за помощью, были Вашингтон Ирвинг, редактор «Сазерн литерери мессенджер» Джеймс Хит, довольно известный писатель из Виргинии Пендлтон Кук и д-р Дж. Снодграсс из Балтимора, какое-то время участвовавший вместе с Бруксом в издании «Мьюзиэма» — убежденный аболиционист и весьма заметная в обществе фигура.
Ирвингу По послал два номера бэртоновского журнала с опубликованными в них рассказами «Падение дома Ашеров» и «Вильям Вильсон». Ирвинг откликнулся на них двумя письмами, в последнем из которых писал:
«Я могу повторить то, что уже сказал в отношении предыдущего произведения („Падение дома Ашеров“), которое Вы мне любезно направили, а именно, что, на мой взгляд, сборник вещей, написанных в том же стиле и с таким же мастерством, был бы в высшей степени благосклонно воспринят публикой. Вам одному могу сказать по секрету, что последний рассказ („Вильям Вильсон“) представляется мне много более удачным с точки зрения стиля. Он проще. В первом Вы слишком уж хотели нарисовать происходящее как можно ярче и зримее, либо были не слишком уверены в произведенном впечатлении и потому переложили красок. Вещь эта грешит недостатком лучшего рода — избытком живописности. Поверьте, нет никакой опасности, что изобразительный эффект ее исчезнет, ибо он очень велик».
Время не поддержало Ирвинга в его суждении. Именно в живописной экспрессии, пронизывающей «Падение дома Ашеров», заключается секрет художественного воздействия этого произведения, оттеснившего «Вильяма Вильсон» на второй план.
Где-то в конце 1839-го или начале 1840 года — более точно время установить не удается — По с семьей переехал с Шестнадцатой улицы в дом на Коутс-стрит, выходящий окнами прямо на реку Шуйкиль. Находился он в противоположном от редакции «Бэртонс мэгэзин» конце города, и, чтобы добраться туда, По приходилось проделывать пешком путь длиной почти в три мили или ехать дилижансом, которые начиная с 1829 года ходили от кофеен на Фрэнт-стрит до набережной Шуйкиля. Дорога, которой обычно шел По, лежала вдоль длинной мрачной стены Центральной тюрьмы штата Восточная Пенсильвания, «огромной и внушительной, как крепость». Мимо этой каменной твердыни, всем видом своим напоминавшей о человеческих страданиях — «узники содержатся в одиночных камерах, своды которых многократно отражают и усиливают каждый звук», — поэт проходил дважды почти каждый день.
Дом представлял собой трехэтажное кирпичное здание с крыльцом из белого мрамора, стоявшее на небольшом, треугольной формы участке, образованном пересечением улиц Коутс-стрит и Фэрмаунт-драйв с каким-то безымянным переулком. Это было, наверное, самое удобное жилище из всех, где им доводилось
На берегу реки, прямо у подножия небольшой возвышенности, на которой стоял дом, одиноко маячила диковинная постройка, известная в городе под названием «Пагоды»; создателем ее был знаменитый своими эксцентричными вкусами архитектор Браун. Это китайского вида сооружение было частью построенного по его же проекту ипподрома, к тому времени уже заброшенного. Впрочем, здесь все еще можно было порою видеть не чуждых спортивного духа филадельфийских джентльменов, которые выезжали своих чистокровных скакунов, запряженных в легкие беговые колесницы. Прямо за домом высилась дроболитейная башня — одна из тех, что долго оставались характерной приметой филадельфийского пейзажа. Новое жилище По состояло из располагавшихся на первом этаже столовой и гостиной (она же его рабочий кабинет), и нескольких просторных спален, помещавшихся на втором. Кухня находилась в полуподвале. По-видимому, именно в доме на Коутс-стрит было написано большинство статей и рассказов, появившихся в журнале Грэхэма, и, вероятно, здесь же По впервые почудился шорох крыльев «Ворона». В одной из спален наверху он иногда проводил целые недели, прикованный к постели болезнью.
Близость реки позволяла По заниматься плаванием — единственным видом физических упражнении, к которому он имел привычку и склонность. С переездом на Коутс-стрит следует также связывать пробуждение у него интереса к природе близлежащих окрестностей. Теперь он часто отправлялся на пикники и лодочные прогулки вверх по рекам Шуйкиль и Виссахикон, а иногда и в охотничьи экспедиции. В семье Детвайлеров, жившей по соседству с По, около Лемон-хилл, вспоминали поездку на лодке в плавни за камышовой дичью, совершенную По вместе с одним из молодых Детвайлеров. Любопытно, что на веслах сидел последний, а стрелял знавший толк в охоте По, который вернулся из похода с богатой добычей.
Хотя в новом «особняке» По суждено было провести самые безоблачные дни в своей жизни, относящиеся к периоду его редакторской деятельности в «Грэхэмс мэгэзин», когда семье удалось хоть на время высвободиться из тисков нужды, и руки Вирджинии, оставив иголки и нитки, вновь запорхали по клавишам ее маленького пианино, первые месяцы пребывания на Коутс-стрит были нерадостными. То было скудное время, и жить помогали лишь надежды на скорый выход в свет первого номера «великого журнала». Порою денег на оплату почтового сбора за рассылку проспектов нового журнала не хватало, и По отправляли их друзьям целыми пачками для распространения. Однако не было на свете силы, способной лишить их жилище безупречной чистоты и спокойного уюта, созданных неустанными трудами любящей миссис Клемм, которая была заботливой матерью обоим своим «детям». И хотя стены его и не украшал «расшитый золотом пурпур», они все же служили надежной защитой от внешнего мира. По не держали служанку, и Вирджинию часто видели работающей в маленьком садике перед домом, где она выращивала цветы и ухаживала за несколькими фруктовыми деревьями, в то время как мать хлопотала по дому. Вирджинии хватало самого крошечного клочка земля, чтобы порадовать своего Эдди цветами. Привязанность По к этой хрупкой женщине-ребенку была сейчас сильнее, чем когда-либо раньше; он боготворил ее, и образ Вирджинии слился для него с владевшей его мечтами «Лпгейей». Это не было всепоглощающее чувственное влечение, какое испытывает мужчина к любимой и любящей его женщине, но трепетная нежность, обостренная усиливающимся страхом утраты, щемящая жалость, стремящаяся уберечь ту, на кого она обращена, от всех забот и печалей. Нередко такое чувство бывает глубже и долговечнее страсти.
Вечерами она пела ему, сидя у камина, а миссис Клемм занималась рукоделием; иногда он читал им глуховатым голосом, способным потревожить даже призраков, свои стихи или какой-нибудь жуткий рассказ, держа в руках испещренную красивым и четким почерком рукопись, свернутую в свиток, точно древний манускрипт (он имел привычку писать на листках нотной бумаги, склеенных краями в длинную ленту). Выпадали, однако, и мрачные дни, когда Вирджинию одолевала слабость и недомогание, а Эдгар вдруг впадал в глубочайшую меланхолию и исчезал из дома бог весть куда, чтобы быть приведенным обратно в беспамятстве и изнеможении обеспокоенными и любопытствующими соседями или самой г-жой Клемм, действовавшей просьбами и увещаниями. Силы совершенно покидали его; беспомощный и павший духом, он по нескольку дней не вставал с постели, полубезумный от боли и раскаяния. В последние месяцы 1839 года приступы эти вконец расшатали его здоровье, вызвав тяжелое нервное расстройство. Осаждаемый сонмом все тех же демонов, он не выдержал натиска и бросился искать спасения в вине.