Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского
Шрифт:
I. В начале была Россия
С человеком обычно знакомишься только однажды, но с Эдуардом Успенским я знакомился много-много раз. Такой уж он оказался человек. Таким остается и поныне.
Я давно хотел познакомиться с той страной, в которой жил пока неведомый мне Успенский. Я много слышал о Советском Союзе, но побывать за границей тогда мне еще ни разу не довелось. Но именно в это время и произошло мое знакомство номер один, хотя об этом я пока еще и сам не догадывался.
В то время я уже немало прочитал о соседней стране и поэтому имел кое-какое представление о том, что такое Советский Союз: граничащее с Финляндией громадное государство, в котором установлена жесткая дисциплина
С другой стороны, что касается литературы, искусства и музыки, то мне было известно, что где-то в глубинах тоталитарного государства все еще можно было отыскать старую Россию. Это было интересно. Но как его обнаружить, этот мир, казавшийся уже ушедшим и утраченным? Я читал Чехова в переводах и не переставал восхищаться им и как писателем, и как человеком. Отсюда и возник интерес к ушедшей России, который с годами еще больше усилился.
Мне очень хотелось познакомиться с русскими, ведь они продолжали жить теперь уже в Советском Союзе. Люди меняются всегда гораздо медленнее, чем системы. По сути, люди не могут сильно меняться, как бы ими ни манипулировали. Это только снаружи кажется, что они изменились, по крайней мере в том случае, если они пытаются это продемонстрировать.
Я много чего прочел, но, как и прежде, обладал о России только книжным знанием. Я понял, что в соседнюю страну нужно в конце концов ехать самому, потому что знал еще и то, что люди в то время не имели возможности выехать оттуда за границу, если они не были партийными, не были агентами или шпионами КГБ и партийного руководства. Чтобы встретиться с обычными, простыми людьми, увидеть обыкновенный народ и те условия, в которых он живет, для начала надо было элементарно попасть в страну: получить визу и въехать туда, если выгорит разрешение.
К этому меня подталкивали в начале 1970-х годов, помимо Чехова, еще и многие другие обстоятельства, в том числе и политическая обстановка в Финляндии. Наши крайне радикальные коммунисты усвоили идеологические принципы СССР и транслировали волю этой страны всем прочим. Власть Кекконена была велика, но в конце 70-х она заметно ослабла, чтобы в 1981 году почти по-брежневски окончиться. И когда стало очевидно, что отношения Кекконена с Советским Союзом уже давно перестали быть интересны финнам, правые подняли голову и стали открыто восхищаться Америкой, этой «самой лучшей и самой свободной страной в мире», как, впрочем, восхищаются и сейчас. «Страны лучше, чем Советский Союз, не бывает», — раздавалось с еще большим напором с другой стороны.
Из книг я узнал об обеих супердержавах что-то совершенно новое. Государственные изгибы внешней политики американцев как раньше, так и сейчас очень прозрачны, их желание заполучить доступ ко всем мировым природным ресурсам слишком явно, равно как и их стремление стать ведущей ядерной державой и вообще бесспорным мировым правителем.
Последствия Вьетнамской войны были уже для всех очевидными: чем больше США бомбили и убивали, тем активнее вьетнамский народ сопротивлялся своему врагу, тем сильнее были антивоенные настроения среди самих американцев. СССР в свою очередь отвечал на любую капиталистическую угрозу очень жестко, но все эти выступления подавались нам по инициативе серьезных товарищей как проявление миролюбивой политики восточного соседа; коммунизм превратил бы весь мир в счастливую страну Эльдорадо, к обладанию которой Америка стремилась самыми презренными средствами.
Кто же из них двоих был прав? А вот и никто, это уже начало становиться очевидным. Правда о США уже тогда была разными способами обнародована, а соответствующую правду об СССР можно было, видимо, узнать только лишь через непосредственное знакомство со страной. Это не казалось чем-то чересчур сложным. От Хельсинки до Ленинграда на поезде не дольше, чем,
Так я наконец-то решил отправиться в соседнюю страну. А после этого все уже стало другим.
Чудо — это то слово, которое я продолжаю применять к этой стране. ЧУДО. Эти чудеса и этих чудесных людей я встречаю уже больше тридцати пяти лет, в течение которых я ездил и езжу сначала в Советский Союз, а потом в Россию. Моя первая поездка к восточному соседу была организована радиожурналистами, а смешанную и деятельную команду путешественников сколотил накануне Пасхи, насколько я помню, Эско Сеппянен. Я попал в ее состав благодаря работавшей тогда на радио Эве Полттила, моей подруге юности, которая обладала талантом оповещения: оставалось еще несколько свободных мест, которые можно было продать в том числе и на сторону. Так в компании оказались и мы: я и моя первая жена.
Мы все набились в вагон и поехали. Дорога привела нас в Москву, затем в Армению и Грузию. В Россию тогда в основном ездили на поезде. Ведь у нас тогда была одинаковая ширина железнодорожной колеи, которая досталась финнам со времен Российской империи.
Какая страна ждала нас впереди? За границей все казалось совершенно другим, начиная с пограничного поста. Уже само пересечение границы с СССР было событием, маленьким первым потрясением перед более крупными последующими. Приближалась Пасха, хотя признаков весны пока еще было не видно. Когда поезд остановился на следующей после границы станции Лужайка, как раз и начали происходить всякие события.
Я не помню, чего именно я ожидал, но помню, что кругом ощущалась какая-то странная угроза. Вы оказались в мире, в котором можно существовать и нужно вести себя в соответствии с нашими собственными правилами, — гласит скрытое сообщение, висящее в воздухе. Однако сами правила никак не проговариваются, все только на уровне чувств. В подсознание сразу закрадывается чувство осторожности и предчувствие страха. В вагон вошла армия вооруженных плюшевых медвежат сурового вида: молодые люди в полушубках, с винтовками за спиной и застывшим выражением лица. Многие из военнообязанных были командированы за тысячи километров от дома, который находился, если судить по их лицам, далеко на востоке или юге огромной страны. Для них мы были представителями противника в холодной войне, несмотря на то, что мы прибыли через дружественную границу.
Медвежатам была выдана инструкция, которой они придерживались, как солдаты. Неулыбчивые рядовые неспешно прогуливались туда-сюда и обследовали купе, тамбур и туалет. Опустили дополнительные сиденья, в вагоне обнаружились какие-то скрытые места, о наличии которых я даже не подозревал. С тех пор, путешествуя на поезде из года в год, я знаю, что панель на потолке купе снимается, если открутить шесть винтиков (или восемь?). Панель откручивается, пустое пространство под ней тщательно изучается, а затем все медленно привинчивается обратно. Я никогда не видел, чтобы там что-то обнаруживали, но для досматривающих уже одной возможности спрятать что-либо в этой ячейке было достаточно. В большой полости, которая вдруг совершенно неожиданно обнаружилась под сиденьями, не оказалось ни одного человека, на которого, видимо, как раз и охотились юные медвежата.
Людей тоже обыскивали. Все делали молча, будто при военном положении, в тишине, которая нарушалась лишь каким-нибудь медвежьим рычащим вопросом, заданным на смеси финского и русского. Сталинская тирания породила в свое время в людях точно такой же страх, который начинал нагнетаться всей процедурой обыска.
Но тогда страх был обоснован: достаточно было только подозрения, чтобы оказаться виновным. В период сталинских репрессий 1930-х годов число погибших и пропавших без вести превысило 20 миллионов человек. Я читал, вернее, практически проглотил, превосходную книгу Роберта Конквеста «Большой террор». Она напомнила лишний раз о том, что нас никогда не отправляли ни в какие исправительные лагеря, мы были всего лишь богатыми туристами, которых везли на поезде в Москву, откуда затем отправляли самолетом дальше на Кавказ.