Единая параллель
Шрифт:
Впрочем, как только дед загремел ведром, выливая уху в большую миску-долбленку, Корытин тут же проснулся, достал из-за голенища ложку и, конечно, отполированную до блеска алюминиевую солдатскую флягу.
— Облагородимся до маленькой, граждане товарищи! По случаю знаменитой Липатовой ухи.
— Не гоношись, — строго сказал дед, — и зелье свое убери, спрячь. Токмо дураки да христопродавцы водку пьют перед ухой. Это ровно что мед дерьмом запивать.
— Верно, дед, — поддержал Шилов. — В ухе
— Ты тоже хорош. — Дед в упор уставился на Шилова единственным глазом. — Юлишь да тары-бары разводишь сладкие. А у самого умысел на душе — по глазам вижу. Говори, с чем приехал, чего замыслил?
Заржал Корытин, нахально подмигнув инженеру: что, дескать, шеф, схлопотал по морде? Это тебе не в директорском кабинете важничать.
Шилову пришлось проглотить пилюлю: не станешь же связываться с полоумным стариком, мнящим себя кержацким пророком-ясновидцем.
— Ты не так меня понял, дедушка, — сдержанно произнес инженер. — А приехали мы действительно по делу. Только дело это не к тебе, а вот к нему, к твоему внуку.
— Никакой он мне не внук, басурман этакий, — отмахнулся дед.
— Не заводись, дед, — подал голос Гошка Полторанин. — Не на ту ногу нынче встал, что ли?
Уху хлебали молча, подолгу дули на деревянные ложки, потели, кряхтели — дед наварганил в ведре нечто острое, дерущее горло. Да и соли, пожалуй, явно переложил. Все деликатничали, стараясь не сталкиваться грубострогаными ложками, только Корытин, не церемонясь, вылавливал хариусов, мигом обсасывал их, а кости и головы совал сидящему рядом псу.
После ухи он все-таки не выдержал, налил себе из баклажки, выпил и, отдуваясь, сказал:
— Мы твоего Гошку, дед, именными часами наградили, а ты кочевряжишься.
— За награды платить надобно, — сказал Липат.
— Ну ты даешь, старик! Он заработал эту награду, понял? Вон сколько лошадей выходил!
Дед задумчиво посмотрел на табун, побурчал себе под нос, и Шилов решил перехватить нитку разговора:
— А теперь есть мнение выдвинуть товарища Полторанина на новую работу. Более ответственную.
— Эко понесло-поехало! — Дед хихикнул, тряхнул седыми космами. — «Ответственную!» Да его пороть еще надобно, страмца непутевого.
— Но-но, дед! — вскочил рассерженный Гошка. — Ты меня перед людями не позорь! Я не какой-нибудь шаромыжник, а рабочий человек. И ежели чего добился, так только своими руками, мозолями личными. И ты, дед, не встревай, коли меня заслуженно выдвигают. — Устав от такой длинной речи, Гошка передохнул, почесал затылок и спросил, переводя взгляд с Корытина на Шилова: — А куда выдвигают-то?
— Да вот хотим предложить тебе должность стрелка военизированной охраны, — сказал Шилов. — Парень ты надежный и стреляешь, говорят, отменно.
— Это уж точно, — солидно подтвердил Корытин и поболтал перед ухом баклажкой: много ли осталось?
— Я лошадей люблю, — вздохнул Гошка. — Такое дело.
— Вот и хорошо. Мы тебя как раз и определим в конный патруль.
— Денег-то сколь положите?
— Оклад двести рублей. Плюс бесплатная форма да еще надбавка за ночное дежурство.
Гошка в раздумье шмыгнул носом, посмотрел на деда: что посоветуешь? Однако дед равнодушно ковырял палкой в угольях, будто и не слышал разговора. Прижмурившись, Гошка представил себя в новенькой темносерой форме с зелеными петлицами, в фуражечке набекрень, в надраенных хромовых сапожках. И конечно, при часах… Представил, как охнет и обомлеет пышногрудая Грунька, как прижмется к плечу простоволосая, пахнущая духами…
— Ладно, — сдерживая трепет в голосе, сказал он. — Чего уж там… Ежели выдвигают, я согласный.
Перед отъездом Шилов поманил пальцем Гошку и, когда тот подошел, нагнулся с седла, доверительно сказал вполголоса:
— Ты вот что, Полторанин… У тебя лошадей сколько? Шестнадцать? Будешь завтра гнать на стройку пятнадцать — одну оставь здесь. Которую получше. Пусть дед пользуется в хозяйстве — он у тебя хороший, славный дед. А мы эту лошадь спишем. По акту.
— Да ведь как же?.. — опешил, ослабел от радости Гошка, — Лошадь-то вроде казенная… Государственная.
— Не беспокойся. Ты государству вон какую пользу принес. Без тебя кони все давно бы околели. Оставляй лошадь по праву.
— Спасибо…
Возвращались в самую жару. Тайга будто скисла, растяжелела и обвисла от палящих солнечных лучей, душным дурманом несло от прожаренных лесных полян, и даже сумрачные ельники не держали прохлады: воздух здесь был тяжелый, густой, напитанный запахами расплавленной смолы.
Корытина совсем разморило, развезло. Грузное тело его колыхалось в седле, как студень, голова телепалась в разные стороны, да так, что уже дважды подвыпивший новоиспеченный нач. ВОХРа терял по дороге свою войлочную шляпу-ермолку.
У брода через Выдриху Шилов заставил его сойти с коня и побултыхать в воде лохматую голову. Потом, освежившись, и сам, будто мимоходом, невзначай, спросил:
— Слушайте, Корытин, я вот все время ломаю себе голову: как это ловко вы управились о экскаватором в карьере? Ведь даже следователь не нашел за что зацепиться. Как вы ухитрились?
— А вы, значит, догадывались? — хохотнул довольный Корытин. — Очень просто сделал: взял в руки динамитную шашку, вставил шпур-запал и бросил со скалы вниз. Как гранату. Такие гранаты когда-то мастерили анненковцы. У меня опыт по этой части. Понимаете?