Эдинбургская темница
Шрифт:
– Выйди из комнаты, – обратился ректор к слуге и, когда тот подчинился приказанию, плотно прикрыл за ним дверь. – А теперь, сэр, какое новое доказательство вашего бесчестного поведения вы можете мне представить? – суровым тоном спросил он сына.
Молодой Стонтон собрался отвечать, но в такие ответственные минуты, как та, что теперь наступила, люди, обладающие, подобно Джини Динс, спокойной решительностью и ровным характером, имеют преимущество над более пылкими, но менее уравновешенными натурами.
– Сэр, – обратилась она к старшему Стонтону, – вы имеете безусловное право спрашивать вашего собственного сына о
– Все это хорошо, – сказал не без удивления ректор, не зная, чему приписать слова Джини: простоте или дерзости, – все это, может быть, и очень хорошо, но я хочу кое-что уточнить. Почему ты не дала высказаться этому молодому человеку и помешала ему разъяснить (а он говорит, что может это сделать) отцу – его лучшему другу – те обстоятельства, которые сами по себе кажутся весьма подозрительными?
– Он может говорить о своих собственных делах все, что ему угодно, – ответила Джини, – но не следует ничего рассказывать о моей семье и моих друзьях без их на то согласия; а так как их здесь нет и они не могут сами за себя высказаться, я умоляю вас не задавать мистеру Джорджу Роб… я хочу сказать – Стонтону, или как его там зовут… никаких вопросов обо мне или моей родне; и еще я хочу сказать, что если он меня не послушается и будет отвечать вам, то, значит, он не христианин и не джентльмен.
– В жизни не встречал ничего более удивительного, – сказал ректор и, бросив испытующий взгляд на простодушное и ясное лицо Джини, повернулся внезапно к своему сыну. – Ну, а что скажете вы, сэр?
– Что я слишком поспешно дал вам обещание, сэр! – отвечал Джордж Стонтон. – Я не имею никакого права говорить о семейных делах этой молодой женщины без ее на то согласия.
Старший мистер Стонтон удивленно переводил глаза с одного на другого.
– Очевидно, это нечто большее и худшее, – сказал он, обращаясь к сыну, – чем одна из ваших постыдных и позорных связей. Я настаиваю на раскрытии тайны.
– Я уже сказал, сэр, – угрюмо ответил сын, – что не имею права говорить о семейных делах этой молодой женщины без ее согласия.
– А у меня нет таких тайн, которые я могла бы раскрыть, сэр, – сказала Джини. – Но я умоляю вас как проповедника слова Божьего и как джентльмена помочь мне дойти в безопасности до следующей гостиницы на лондонской дороге.
– Я позабочусь о твоей безопасности, – вмешался молодой Стонтон. – Об этой услуге можешь никого другого не просить.
– И вы смеете говорить это мне в лицо? – со справедливым возмущением спросил отец. – Может быть, вы собираетесь переполнить чашу непослушания и распутства еще и низким, позорным браком? Берегитесь, если это так!
– Если вы имеете меня в виду, сэр, – заметила Джини, – то могу лишь сказать, что даже за все земли, что лежат между двумя концами радуги, не согласилась бы я стать женой вашего сына.
– Во всем этом кроется что-то совершенно непонятное, – проговорил старший Стонтон. –
– Раньше выслушай меня, – сказал молодой человек. – Я хочу сказать тебе только вот что: полагаюсь всецело на твое благоразумие; можешь рассказать отцу все или ничего, но от меня он не узнает ни слова более.
Отец бросил на него взгляд, полный негодования, но оно уступило место состраданию, когда он увидел, как сын, измученный этой сценой, тяжело опустился на кровать. Он вышел из комнаты, и, когда Джини, следовавшая за ним, подошла к двери, Джордж Стонтон, приподнявшись, произнес ей вслед: «Помни! ..» – тем предостерегающим тоном, каким Карл I сказал это же слово на эшафоте. Старший Стонтон привел Джини в небольшую гостиную и закрыл дверь.
– Девушка, – сказал он, – выражение твоего лица говорит о благоразумии, простоте и, если я не ошибаюсь, чистосердечии. Если все это не соответствует действительности, то ты самая законченная лицемерка из всех, каких я когда-либо знал. Я не прошу тебя рассказывать мне о тайнах, которые ты не хочешь раскрыть, и меньше всего о таких, которые касаются моего сына. Его поведение принесло мне столько горя, что я не надеюсь услышать о нем что-нибудь утешительное и успокаивающее. Если ты и на самом деле такая, какой ты мне кажешься, то каковы бы ни были несчастные обстоятельства, связавшие тебя с Джорджем Стонтоном, чем скорее ты с ним порвешь, тем лучше для тебя.
– Думаю, что я поняла вас, сэр, – ответила Джини, – и раз вы так откровенно говорите со мной о молодом джентльмене, я позволю себе сказать, что разговариваю с ним всего второй раз в моей жизни и речи, с которыми он ко мне обращался эти два раза, таковы, что я ничего подобного не хочу больше слышать.
– Значит, ты на самом деле хочешь оставить эти края и следовать в Лондон? – спросил ректор.
– Ну, конечно, сэр; но, понимаете ли, за мной по пятам следует мстительное и злое существо, и если бы я только знала, что никакая беда не стрясется со мной на пути…
– Я навел справки, – сказал священник, – об упомянутых тобой подозрительных личностях. Они ушли из тех мест, где скрывались, но, так как они могут прятаться где-нибудь по соседству и так как, по твоим словам, у тебя есть основания опасаться нападения с их стороны, я дам тебе надежного провожатого, который доставит тебя в Стэмфорд и посадит там в дилижанс, направляющийся в Лондон.
– Людям моего положения не годится разъезжать в дилижансах, – ответила Джини, совсем незнакомая с таким способом передвижения, ибо в те времена дилижансы курсировали только в окрестностях Лондона.
Мистер Стонтон вкратце объяснил ей, что подобный способ передвижения гораздо удобней, дешевле и безопасней, чем путешествие верхом на лошади. Искренняя и сердечная благодарность, которую Джини выразила ему, побудила его спросить, не нуждается ли она в деньгах, чтобы продолжать свое путешествие; Джини поблагодарила его, но сказала, что денег у нее достаточно, и действительно, она расходовала свой запас очень осторожно. Этот ответ также способствовал устранению подозрений, которые, естественно, все еще возникали у мистера Стонтона в отношении Джини и ее истинных намерений: во всяком случае, он понял, что если даже она и обманывает его, то делает это не с целью вымогания денег. Потом он пожелал узнать, в какую часть Лондона она направляется.