Единожды отвергнув
Шрифт:
— Ситуация хуже, чем я предполагал.
Джессику охватила жаркая волна стыда и смущения.
— У нас выдался трудный год.
— Это мягко сказано. — Он бросил отчет на стол. — Конезавод совершенно не имеет доходов. Что случилось с вашей племенной программой? Где инвесторы, арендаторы конюшен, владельцы лошадей?
Джессике стало дурно при мысли, что придется защищать семейный бизнес, особенно от человека, которому они должны столько денег.
С другой стороны, пятьсот тысяч за покрытие кобылы — чистой воды грабеж. Возмущенная этой мыслью, Джессика
— У нас многие держат лошадей. Сейчас мы воспитываем больше животных, чем когда бы то ни было.
— Да, но это в основном пони, а не беговые рысаки.
— Возможно, подобная работа кажется вам тривиальной, но наш конезавод пользуется неплохой репутацией, и...
— Жаль только, что у вас нет компетентного менеджера, — мягко прервал ее Рабаль.
— Я и есть менеджер.
— В том-то и беда, — усмехнулся боливиец.
Итак, клинки обнажены. Фелипе больше не заботило, задевает ли он своими словами чьи-то чувства. Война объявлена, и в ней нужно победить.
Он поднялся из-за стола и подошел к окну. Его внимательный взгляд скользнул по отдаленным строениям, по амбару, требующему новой крыши, по недостроенным конюшням, возведенным на месте сгоревших.
— Вы не выплатили мне долг, но и здесь ничего не сделали. Куда же уходят деньги?
Слова боливийца звучали прямым обвинением и причиняли боль. Джессика закрыла глаза, впервые в жизни пожалев, что некогда воспылала страстью к лошадям, полюбила запах душистого сена и зеленые окрестные лужайки. Если бы она была безразлична к кобылам, их потомству, жеребцам и конным бегам, то смогла бы с легкой душой бросить все и уйти. Начать другую жизнь. Однако Джессика любит семейное дело и потому не может расстаться с ним.
Фелипе отвернулся от окна и принялся рассматривать ее столь же пристально, как накануне здешнее хозяйство. Его взгляд, казалось, пронзил Джессику насквозь. Она почти осязательно ощутила его прикосновение. Однако ей этого вовсе не хотелось. Она вообще не желала иметь с Фелипе Рабалем ничего общего. Ни сейчас, ни в будущем.
— Все средства идут в дело, — горячо ответила она, движимая странным чувством, которому пока не могла найти определения. Ее сердце стучало, словно у годовалого жеребчика, несущегося по беговой дорожке, а к глазам почему-то подступали слезы. — Наш конезавод лет десять борется за выживание. Но в этом году мы достигли некоторых успехов. Причем произошло это именно под моим руководством. — На последних словах Джессика сделала особое ударение. Вздернув подбородок, она с вызовом смотрела в светло-карие глаза Рабаля. — Насколько я понимаю, в вашей стране мужчины не вступают в деловые отношения с дамами, но в данном случае у вас нет выбора. Мой отец отошел от бизнеса, и сейчас я управляю конезаводом, выписываю чеки и принимаю решения.
Фелипе пожал плечами.
— Ничего не имею против сотрудничества с женщинами. Мне лишь не нравится иметь дело с глупыми людьми. — Он помедлил, наблюдая, как расширились ее глаза и приоткрылись губы. — Но вас я таковой не считаю. Думаю, вы достаточно умны, чтобы понять: я не тот, кого
Подобное высокомерие едва не вывело Джессику из себя. Но кроме возмущения она испытала и другое чувство. Невольное восхищение. Ясно, что Рабаль поднаторел в подобных спорах. Джессика по сравнению с ним слабее котенка.
Впервые ей пришло в голову, что она может не справиться. И что тогда? Что случится с конезаводом, со всей их семьей?
Джессика представила себе Лину, нервно комкающую посудное полотенце. Ее горло сжалось, и она с трудом проглотила комок.
— Я и не собираюсь играть с вами в кошки-мышки, дон Рабаль. Мне необходимо лишь одно: выработать план выплат. Но хочу предупредить, что не собираюсь расставаться с конезаводом. Его основал мой прадед. Мы все считаем это место своим домом.
— Мисс Бейн...
— Нет! Прошу вас, дайте мне еще один год.
Ей почудилось, что каменное выражение лица боливийца едва заметно смягчилось. Однако это продолжалось всего секунду. Затем он решительно покачал головой.
— Для чего? Чтобы полюбоваться на очередной пожар? Простите, дорогая, но на это я пойти не могу.
Джессике вдруг стало трудно дышать. Казалось, помещение лишилось всего кислорода.
— Не можете или не хотите?
— И то и другое.
Мы вызываем у него жалость, сообразила Джессика. Это видно по всему: по выражению глаз, интонациям, презрительному изгибу губ.
Но даже кислая улыбочка не портила лица Фелипе. Он был прекрасен, как падший ангел, только еще опаснее, потому что пребывал во плоти. Рядом с ним Джессика чувствовала себя не в своей тарелке. Как, скажите на милость, справиться с этим очарованием?
— Но почему? — прошептала она.
— Потому что так дела не ведут. Сделаешь кому-нибудь исключение — вот и создан прецедент. Оглянуться не успеешь, как перед тобой выстроится очередь желающих получить поблажку. Так что я на это не пойду.
Из горла Джессики вырвался странный задушенный звук. Он оказался неожиданным даже для нее самой. Потому что она не собиралась рыдать перед этим красавцем. Вообще, ей казалось, что она лучше владеет собой.
Джессика отвернулась от Рабаля и крепко уперлась ладонями в исцарапанную поверхность стола, словно желая таким образом подавить приступ отчаяния. Не может же все быть настолько плохо! Это еще не конец. Все на месте, вокруг знакомая обстановка, и жизнь пока течет по привычному руслу. В конце концов, они живут на своей земле. Даже мать Джессики похоронена здесь.
Гнев клокотал в ее груди, грозя перелиться через край.
— Если бы ваш отец был жив...
— Мистеру Бейну не следовало связываться с ним.
— Мой старик был очарован вашим отцом. — Джессика уперлась руками в столешницу. — Настолько, что позволил ему поставить нашу семью под удар.
Рабаль видел, как побелели ее вцепившиеся в дерево пальцы. Голубые глаза потемнели от боли, нежные губы плотно сжались, запечатав тоску внутри. Совершенно очевидно, что Джессика не желает показывать свое состояние, но полностью спрятать его не может.