Единственная слабость
Шрифт:
– Что ж, ловлю тебя на слове.
Эл с готовностью выдерживает его долгий немигающий взгляд сперва глаза в глаза, а потом вновь, словно по привычке, ускользающий куда-то в пространство над её головой.
– Если ты допускаешь такую вероятность, то можешь ли допустить вероятность того, что существуют люди, способные видеть, сколько лет уготовано прожить каждому человеку и в какой конкретно день ему суждено умереть?
– К чему все эти вопросы?
Бёздей выглядит на редкость серьёзным и задумчивым. Не торопясь с ответом, он вновь отворачивается к окну, сверля взглядом тёмных
– Давай так, – внезапно смягчившись, Бейонд снова поворачивается к ней. – Я расскажу тебе только при условии, что ты согласишься поверить мне на слово. Даже если мои слова покажутся тебе полной чушью и верхом абсурда. Сможешь?
– Договорились.
– Я знаю день твоей смерти, Эл Лоулайт.
То, что Бейонд знает её настоящее имя, оказывается для Эл сюрпризом, и идеальная маска равнодушия и спокойствия даёт ощутимую трещину. Потому что Эл впервые не понимает чего-то настолько, что это непонимание сродни физическому страданию. Она знает, что нигде в документах приюта нет сведений об её имени. Его знает только Ватари и держит в строжайшем секрете от всех без исключения. И как при таком раскладе его мог узнать Бейонд?
– Откуда? – коротко, но ёмко спрашивает она.
– Я это… вижу, – чуть помедлив, отвечает Бёздей, и взгляд его вновь устремляется выше её головы. – И не только у тебя. У каждого человека, встречающегося мне на пути, я вижу имя и срок его жизни. Я не знаю, почему так происходит, но факт остается фактом. С самого раннего детства я знал, когда моего отца убьёт грабитель и когда моя мама погибнет в катастрофе. Когда наша соседка умрёт от страшной болезни или когда мать с ребёнком, однажды проходившие мимо меня по улице, погибнут под колесами автобуса на остановке. Мои глаза ещё ни разу меня не обманывали. И сейчас, глядя на тебя, я вижу, когда умрёшь ты, Эл. И твоё настоящее имя. Прямо у тебя над головой.
– Вот как…
Шквал эмоций, бивший ключом ещё минуту назад, резко затухает, словно Бейонд не сказал ровным счётом ничего из ряда вон. И к Эл возвращается её привычное спокойствие. Улыбнувшись уголками губ, она смотрит на Бёздея, а потом переводит взгляд на окно, в которое влетает порыв ветра, растрепав и без того находящиеся в беспорядке пряди волос.
– Тогда не говори мне этой даты, идет? – просит она, запустив пальцы в банку, про которую они оба, заговорившись, благополучно забыли, и облизав с них тягучее лакомство. – Давай просто увидим то, что увидим.
Play
– Шантажировать? Неплохо звучит. Давай мы будем считать именно так. И, учитывая, что ты заинтересована в стоящем подарке, в твоих же интересах честно ответить на мой вопрос. И, если ты забыла, ход сейчас твой.
– Слон d3 – е4. Спрашивай.
– Слон с8 – а6. Я знаю, почему ты покинула приют, Эл. Говоря по чести, там мы оба действительно были ограничены в возможностях. Но почему, Эл? Почему после всего, через что мы прошли, ты всё же решила уехать одна? Без меня?
– Это… очень сложный вопрос, Бей…
Pause
Очередная бессонная ночь вновь застаёт их в комнате за поеданием джема и конфет, разглядыванием омерзительных кровавых фотографий и разговорами о текущем
– Знаешь, Эл, – внезапно говорит Бейонд, повторяя её нехитрые манипуляции и тоже отпивая из своей чашки самый ужасный кошмар диабетика, – наверное, я тебя люблю.
Переход от одной темы к другой слишком внезапен, и Эл удивлённо вскидывает брови. Но лишь на миг, потому что почти сразу же склоняет голову, пряча выражение лица за длинной чёлкой. Уголки губ дрогают в намёке на улыбку.
Не наверное, а точно, хочется сказать ей, но она не произносит этого вслух. Расширенные зрачки, учащённый пульс, неуловимо изменяющийся тембр голоса давным-давно выдали Бёздея с головой.
При этом они оба знают, что вряд ли она сама когда-нибудь произнесёт что-то подобное.
Play
– Твой ход, Эл.
– Ход? Ах да, с3 – с4.
– И всё же? Я знаю, что вопрос сложный. Но потрудись на него ответить. Конь b8 – с6.
– Я никогда не одобряла идею Ватари – воспитывать в «Доме Вамми» тех, кто продолжил бы мое дело после моей смерти. Понимала, что в ней есть смысл, но не одобряла. Ведь до моего появления там это был обычный детский дом. После того же, как я там появилась, его специфика изменилась в корне. Можешь считать, что мне было неприятно, что из кого-то другого пытаются сделать мою копию. d4 – d5.
– f7 – f5. Я спрашивал не о каких-то «других», а о себе.
– А разве это не унизительно, Бей? В том, чтобы стать моей копией, нет ничего хорошего, ведь копия всегда останется лишь копией. Разве ты никогда не хотел большего, чем это? Ведь я детектив, известный всему миру как L. И даже если бы мы работали вместе, никто никогда бы не узнал о твоем участии. Все говорили бы только об L, никому бы не было дела до B. Ты бы так и остался в моей тени, Бей. Слон е4 – d3.
Pause
В новогоднюю ночь, когда младшие воспитанники уже разошлись по комнатам спать, а старшие под незримым надзором воспитателей всё ещё развлекаются в саду, запуская фейерверки и хлопушки, L и B впервые отдаются друг другу. Не повинуясь внезапному страстному порыву, а просто желая удовлетворить, наконец, любопытство, связанное с этим нехитрым процессом.
Семнадцатипроцентная вероятность, что мимо комнаты может пройти Ватари или кто-то из воспитателей, их не волнует. А тот факт, что они занимаются сексом перед мёртвыми глазами жертв серийного убийцы, смотрящих на них с фотографий, отдаёт ноткой тягучего безумия и лишь разжигает интерес.
Позже, когда Бейонд, уткнувшись лицом ей в висок, тихо шепчет ей на ухо, что любит, а она, не глядя, пальцем рисует на его коже невидимые узоры, Эл впервые искренне широко улыбается.
Утром Ватари, встретившись глазами с Эл, посылает ей неодобрительный взгляд, а Артемис странно косится на них за завтраком. Но никаких комментариев так и не следует.