Единственная
Шрифт:
Чарлз застыл на миг, но тут же сдался, позволил ей властвовать, но она понимала, что он был готов к атаке и намеренно разрешил ей взять верх над собой. Позволил сочинять сценарий сегодняшней пьесы.
Столь явная покорность была так не похожа на Чарлза, по крайней мере того Чарлза, которого она знала, что она с усилием прервала поцелуй, ставший к тому времени из томительного опьяняюще-упоительным, заставивший обоих задыхаться, и откинула голову, пытаясь понять выражение его лица, его глаз.
Она по-прежнему владела своим разумом, но не до
– Почему?
Она была уверена, что он поймет. И он понял. Но ответил не сразу.
Немного подумал и прошептал, так тихо, что она не столько расслышала, сколько почувствовала его слова:
– Все, что захочешь. Все, что пожелаешь. Я твой. Возьми меня.
«Люби меня».
Этих слов он не произнес. Побоялся. Не здесь. Не сейчас. Пусть он пойман в сети любви, но можно ли сказать то же самое о ней? Опыт научил его ни в коем случае не воображать, будто он способен читать женские мысли. Господу известно, что их разум устроен куда сложнее.
Она долго смотрела на него, а потом улыбка, жаркая, зовущая, чувственная, одна из тех, которые он так часто видел на ее губах последнее время, озарила лицо.
– Все, что пожелаю, – пробормотала она и поцеловала его.
Глава 14
Улыбаясь про себя, Чарлз сжал ее талию. Несколько долгих моментов их языки вели поединок: он просто наслаждался весом ее тела, гибкого, полного женственной силы, изящного, без излишней полноты.
Он не понимал, почему именно это привлекает его больше всего, возможно, потому, что она так и излучает таинственное очарование.
И если она любит все новое и необычное, если ей по нраву бросать и получать вызов, то и ему это тоже по нраву. Особенно если вызов исходит от женщины. Особенно если эта женщина – она.
Позволить ей взять верх было нелегко: недаром все его инстинкты кричали о необходимости контроля, необходимости доставить своей партнерше удовольствие, прежде чем получить удовольствие самому. Но и наслаждение было не единственной его целью. Он желал расплаты совсем другой монетой. Отступить, покориться, если она желает, и признать, что рискнуть быть откровенным до конца вовсе не так уж страшно. Ни для него, ни для нее.
Она снова прижалась к нему, и он вздрогнул. Но Пенни тут же отстранилась и принялась за его одежду. Сюртук, жилет, галстук – все летело на пол, в то время как он всего лишь возвращал ее поцелуи и продолжал сжимать талию. Он понятия не имел, куда заведет Пенни ее воображение, но был счастлив узнать.
Он невольно стал отвечать на ее ласки, не столько на близость или прикосновение руки, но на само намерение. С того момента, когда она повернулась в его объятиях, не было ни малейшего сомнения: она хотела принять его в себя, хотела, чтобы он был в ней, и от сознания этого он задохнулся. Попытался было не думать, но напомнил себе, насколько она еще неопытна. И хотя умирал
Она расстегнула и широко распахнула его рубашку и, приказав не шевелиться, припала губами к его коже.
Чарлз закрыл глаза, почувствовал, как застыли его пальцы на ее талии, и стал твердить себе, как жизненно важно завоевать эту женщину. Ее губы словно языки пламени лизали его и без того разгоряченную кожу. Ее жадные пальчики заплясали в его темных завитках, нашли плоский сосок и слегка ущипнули.
Ее губы и язык отвлекли его, пока ее пальцы спустились ниже, к поясу бриджей. И замерли.
Она осыпала поцелуями его грудь, шею, подбородок. Он открыл глаза как раз в тот момент, когда она снова отстранилась и изучала его лицо. Он вскинул брови.
– Я думаю.
А вот это показалось ему крайне опасным.
– Хочешь, предположу, о чем именно? Пенни покачала головой:
– Пытаюсь решить, как именно. Не что именно. Боже, какая пытка ждать, что она выберет.
– Думаю… – медленно начала она, – нет, оставайся на месте и не шевелись.
Она отступила на шаг, другой и, собрав ткань своей рубашки в горсть, подняла подол.
Он был прав, ожидая пытки. Разве можно оставаться неподвижным, не потянуться к ней, когда она, грациозно извиваясь, неспешно, изящно стянула рубашку и швырнула на пуфик перед туалетным столиком. Совершенно обнаженная, она обвела его взглядом.
– Твои сапоги – сними их.
Присев на край кровати, он стал снимать сапоги и расстегивать бриджи.
Выпрямившись, он, в свою очередь, стал рассматривать ее ноги, изгибы стройных бедер, островок светло-золотистых волос, прежде чем поднять глаза к ее животу, талии, грудям и, наконец, встретиться с ней взглядом.
Пенни улыбнулась знакомой кошачьей улыбкой.
– Прекрасно, – промурлыкала она и шагнула к нему.
Он и забыл, что сидел на кровати: она встала между его ног, лишив возможности двигаться. Ее груди скользнули по его груди, прежде чем она прильнула к его губам. Он едва успел опомниться, как она ускользнула, чтобы ласкать его губами, языком и ртом, пользуясь тем, что он не шевелился.
Но когда ее рот стал скользить все ниже, он не выдержал и положил руки на ее плечи в ожидании еще более утонченных мук.
Она не спеша стала стягивать с него бриджи и, молниеносным движением встав на колени, взяла ртом неподатливую плоть.
Он едва не излился тут же, на месте. На какой-то краткий миг его сердце замерло, после чего пустилось вскачь. Но она, не обращая ни на что внимания, продолжала доводить его до безумия.
Его пальцы судорожно вцепились в ее волосы, когда она вобрала его в себя еще глубже. В горле стоял плотный ком, мешавший дышать. Закрыв глаза, он цеплялся за единственное, что она ему оставила, – ощущения. Ощущения того, что она делала с ним: лизала, сосала, гладила, все его существование свелось к жаркой влаге ее рта и к ее фантазии.