Единственный мужчина
Шрифт:
Между тем наступил 1933 год. Гитлер, программа господства арийской расы, антиеврейское законодательство. Как напишет через сорок лет Голда Меир, "никто и подумать не мог, что гитлеровский обет истребить евреев будет выполняться буквально". Но и задолго до "окончательного решения" евреи Палестины увидели первые результаты нацистских преследований. В 1934 году население, не достигавшее 400 тысяч, еле-еле сводящее концы с концами, уже должно было абсорбировать 60 тысяч, причем в условиях растущего арабского террора и враждебности британских властей. Учтите — это была алия из Германии и Австрии. Новый образ жизни, незнакомый язык, смена специальности… Летя на Луну, человек сохраняет язык и специальность; он готовится к полету, находясь на Земле.
Голда Меир все-таки поразительная оптимистка. Когда в 1975 году ее спрашивали, как может Израиль справиться с попыткой арабов уничтожить государство, абсорбировать алию из Советского Союза и все это при плохом состоянии экономики, она говорила — сорок лет назад было тяжелее, но мы справились, не так ли? "Порой мне кажется — напишет она позже — что только те из нас, кто действовал сорок лет назад, могут понять, как много с тех пор сделано и как велики были наши победы; может быть поэтому-то в Израиле самые большие оптимисты — старики, вроде меня".
Но ситуация накалялась от дня ко дню. За 1936 год были уничтожены сотни тысяч деревьев, сожжены сотни полей (наверное, это была форма арабской любви к родине), подстроены крушения поездов и автобусов; в результате 2000 вооруженных нападений около 80 евреев было убито. Летом 1936 года было небезопасно ездить из одного города в другой. Хагана была лучше вооружена, чем во время погромов, устроенных арабами в 1929 году, но евреи не хотели делать ее инструментом контртеррора. В частности, потому что как только еврейская самооборона становилась слишком активной, англичане уменьшали квоту на въезд в Палестину.
Политика — сфера действий рационалистов. "В политике нет друзей, в политике есть интересы". Да, так часто говорят. Но, читая о подлой политике Англии, поддерживавшей этим способом равновесие между евреями и арабами, трудно отделаться от мысли, что логическим продолжением явился "мюнхенский сговор", когда Черчилль отдал Гитлеру на растерзание Чехословакию. Чем все это кончилось — для мира, для евреев, для других народов и стран — теперь мы все знаем. О чем думал Черчилль, когда пылал Ковентри? Многие полагают, что подлость наказывается где-то в ином измерении, то есть — нигде. Это вопрос дискуссионный; но довольно часто расплата приходит и в этом мире. К сожалению, расплата за глупости и подлости политиков обрушивается на простых людей.
В своих воспоминаниях Голда Меир довольно подробно рассказывает о Бен-Гурионе. Как она пишет, "единственным из нас, чье имя, — я в это глубоко верю — будет известно и евреям и неевреям даже через сто лет… в памяти людей имя Бен-Гуриона будет связано со словом «Израиль» очень долго, может быть — всегда". Наверное, это будет так, и это будет заслуженно; хотя бы потому, что само имя «Израиль» для государства предложил именно он. Конечно, это породило двусмысленность, из-за которой мы пишем и говорим "Государство Израиль". Но не мелькнуло ли в его сознании именно это словосочетание, когда он вносил свое предложение? Словосочетание, напоминающее всем, вынуждающее весь мир в официальной обстановке повторять — Государство Израиль. Государство.
Что пишет она о Бен-Гурионе? Что он ни с кем, кроме жены и дочери, не поддерживал личных отношений. Что он не умел просто «трепаться», разговаривать не о работе (о семье, о детях). Что он все делал с полной самоотдачей. Что он обладал фантастической интуицией. Что у него совершенно не было чувства юмора. Что даже когда он совершенно ошибался в теории, на практике он обычно оказывался прав, и этим — добавляет Голда Меир — в конце концов, государственный деятель и отличается от политика. В 1937 году Голда опять едет в США — собирать деньги на строительство порта, закупку кораблей и обучение моряков. Американской аудитории она сказала: "нам надо готовить людей для работы в море, подобно тому, как мы много лет готовили их к работе на земле". Это была еще одна ступенька к независимости. Лично для Голды Меир это была, как она пишет, "романтическая интерлюдия" — но тут же добавляет "я ни на минуту не забывала, что только морем еврейские беженцы из нацистской Европы могут добраться до Палестины, если им это разрешат англичане". Дальнейшее нам известно.
В своих воспоминаниях будущий премьер министр подробно описывает предвоенную ситуацию. И в мае 1939 года, несмотря на эскалацию преследований и убийств евреев в Австрии и Германии — пишет она — англичане решили, что время приспело, наконец, окончательно захлопнуть ворота Палестины. Позиция ишува была сформулирована Бен-Гурионом в сентябре 1939 года, когда сапоги вермахта уже маршировали по Европе: "Мы будем бороться с Гитлером так, как если бы не было "Белой книги", и будем бороться с "Белой книгой" так, как если бы не было Гитлера". "Тысячу раз с самого 1939 года я пыталась объяснить себе и, конечно, другим, каким образом британцы, в те самые годы, когда они с таким мужеством и решимостью противостояли нацистам, находили время, энергию и ресурсы для долгой и жестокой борьбы против еврейских беженцев от тех же нацистов. Но я так и не нашла разумного объяснения — а, может быть, его и не существует". Интересно, что по мнению Голды Меир именно запрет на эмиграцию, введенный Англией, способствовал созданию Государства. А именно, только собственное государство могло гарантировать право на иммиграцию. Раз Англия не дает евреям, беженцам из Европы, въехать в Палестину, значит надо вырвать Палестину из рук англичан и создать в ней государство, которое гарантирует евреям право на въезд.
Голда вспоминает свои беседы на Женевском сионистском конгрессе в 1939 году с делегатами молодежных организаций, говорит, что "почти все эти преданные делу молодые люди погибли потом в Освенциме, Майданеке или Собиборе" и продолжает: "я всем сердцем верю, что в их неравной борьбе до самого конца им помогало сознание, что мы все время с ними, и поэтому они не были совершенно одиноки. Я не мистик, но надеюсь, что мне простят, если я скажу, что в самые черные наши часы память о них, их дух вселяли в нас мужество, вдохновляли нас на дальнейшую борьбу и, главное, прибавили веса и значимости нашему собственному отказу уничтожиться ради того, чтобы остальному миру легче жилось". Соблюдающий еврей описал бы это переживание двумя словами — "ани маамин".
Лозунг насчет борьбы и с Гитлером, и с англичанами звучал хорошо, но реализовать его было трудно. Борьба велась, собственно, на три фронта — за то, чтобы ввести в Палестину как можно больше евреев, за то, чтобы англичане позволили евреям принять участие в военных действиях против нацистов и, наконец, за то, чтобы сохранить экономику ишува. Движение по любому из этих направлений требовало непрерывных усилий. А по всем трем одновременно? Еврейский календарь отличается от григорианского, но в сутках все равно только 24 часа. Отдыхать меньше, чем ноль, невозможно. Плюс ко всему этому евреи Палестины пытались еще помочь еврейскому движению сопротивления в Европе. Отчаянная, с точки зрения рациональной — совершенно безнадежная попытка. Деньги оседали у посредников, посланцы попадали в лапы нацистов и погибали. Но есть вещи, которые человек не может не делать — как бы иррациональны они ни были.
Заметим, что при деятельности любой организации происходит "взвешивание мнений" и позиций — даже при единоначалии кто-то должен проводить решение в жизнь, а это невозможно при общем неодобрении. Среди руководства ишува могли быть экстремальные рационалисты, считавшие, что пытаться помочь еврейскому подполью в Европе не надо, что жертвы будут напрасны. Но евреи Палестины в целом думали иначе. Среди британской администрации могли быть люди, которые понимали, что германский нацизм и Гитлер — это воплощенное зло, что евреи Европы погибают и что их надо спасти. Но оная администрация "в целом" полагала, что эффективных действий предпринять невозможно, что евреи — это вообще не вопрос и вообще полезнее, чтобы с Германией воевали другие.