Единственный мужчина
Шрифт:
Три события произошли на следующее утро — египетская авиация произвела первый налет на Тель-Авив, в порт свободно вошел первый корабль с еврейскими репатриантами, и США объявили о признании Государства Израиль. Второй страной, признавшей Израиль в день его рождения, была Гватемала. Голда Меир отдает должное и СССР и пишет, что хотя признание Израиля было результатом желания ущемить интересы Англии на Ближнем Востоке, для Израиля это признание имело большое значение. Признание — это прекрасно. Но: ни одного танка, ни одной пушки, девять самолетов. Нужно оружие, нужны деньги на перевозку и устройство 30 тысяч евреев из лагеря на Кипре. И Голда Меир опять едет в Америку. Все как всегда. Голда — для американцев живое воплощение Израиля — выступает на завтраках, обедах и чаепитиях, на митингах и встречах, рассказывает о провозглашении государства, о войне, об осаде Иерусалима, обо всем. "Государство Израиль не может прожить на аплодисменты — говорит она евреям Америки — войну не выиграешь речами, декларациями
Голда Меир выполнила очередное задание, решила очередную задачу и — ее посылают послом в СССР. Она в ужасе — русского почти не знает, дипломатического опыта никакого, дети в Израиле, в Израиле — война (сын в действующей армии)… И тут Голда получает небольшой «отпуск» — попадает в автомобильную катастрофу и приходит в себя уже в гипсе. Она лежит в палате и дает одно интервью за другим. Отличная добыча для журналистов — женщина — посол Израиля в Москве, лежащая в Нью-Йоркском госпитале. Из радостей — продвижение арабских частей остановлено и дочь Голды и ее муж назначены радистами в московское посольство Израиля.
Наконец штат посольства укомплектован, миллион бытовых вопросов, многие из которых были Голде совершенно чуждыми (какое платье надеть при вручении верительных грамот!) решены, и — вот она посол Государства Израиль в СССР. Как принято говорить на дипломатическом языке — Чрезвычайный и Полномочный посол.
Посол и министр
Историю про то, как приняли Голду в Москве, о пятидесятитысячной толпе, пришедшей к синагоге несмотря на "предупредительный выстрел" газеты «Правда» ("Израиль не имеет никакого отношения к евреям СССР") — многие из нас знают со слов очевидцев. По крайней мере, нам еще понятно, почему это произошло. Разумеется, нынешнее отношение к Израилю отличается от тогдашнего — и потому, что изменился Израиль, и потому, что изменились мы. Разные отношения всегда хочется сравнить и, сравнив, оценить — сказать, что одно правильнее другого, или, что одно лучше другого. Мне кажется, однако, что сравнить их можно, а оценить — нельзя. "Только успела я отойти, как меня задел плечом старый человек — и я сразу поняла, что это не случайно. "Не говорите ничего, — шепнул он на идише. — Я пойду вперед, а вы за мной". Немного не доходя до гостиницы, он вдруг остановился, повернулся ко мне лицом, и тут, на прохваченной ветром московской улице, прочел мне ту самую благодарственную молитву — «Шехехиану», ту самую, которую прочитал рабби Фишман-Маймон 14 мая в Тель-Авиве: "Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь вселенной, сохранивший нас в живых и давший нам все претерпеть и дожить до этого дня". Разумеется — и Голда это понимала — после такого поступка сам Г-сподь Б-г не мог бы сохранить жизнь этому старому еврею, если бы кто-нибудь увидел эту сцену.
А на Рош-ха-Шана произошла та самая история у синагоги, та самая встреча Голды с толпой московских евреев, фотографии которой потом долго ходили по СССР. Она же изображена на одной из израильских банкнот. "Не могу сказать, что тогда я почувствовала уверенность, что через двадцать лет я увижу многих из этих евреев в Израиле. Но я поняла одно: Советскому Союзу не удалось сломить их дух; тут Россия, со всем своим могуществом, потерпела поражение".
Однако режим не дремал. После беседы между Голдой, ее дочерью и Полиной Молотовой на одном из приемов Полина — жена министра иностранных дел — была арестована и посажена в лагерь. После встречи в синагоге были закрыты еврейские театр, газета и издательство в Москве. Голда Меир пробыла послом в Москве еще семь месяцев. Бен-Гурион предложил ей стать министром труда в правительстве, и она с радостью приняла это назначение. Она пишет: "Более благодарной и конструктивной работы, чем эта, в которую, кроме всего прочего, во всяком случае, входило трудоустройство и расселение сотен тысяч эмигрантов, уже начавших приезжать в Израиль, я и представить себе не могла". Весной 1949 года Голда Меир вернулась в Израиль.
В течение 1949 и 50 годов Израиль пережил нечто такое, чего не пережила ни одна страна: его население удвоилось. Война за Независимость «закончилась» перемирием. В переводе с дипломатического языка на человеческий это означало, что проиграв на полях сражений, арабы решили удушить Израиль экономическим бойкотом и террором (убийства, грабежи, террористические акции и т. д.). Одновременно прибывала алия, качественно отличающаяся от предыдущих. Иммигранты поколения Голды были, как она пишет, здоровые, крепкие молодые идеалисты. Они были готовы терпеть все для великого сионистского эксперимента. Алия 30-х годов состояла из специалистов, коммерсантов и ремесленников. Они не умели работать на земле, но у них были другие полезные навыки, и они привезли какие-то сбережения, которые помогли строительству экономики ишува. Послевоенная алия состояла из евреев сломленных, если не духовно, то физически. Евреи Европы пережили страшную трагедию. Евреи Ближнего Востока и Северной Африки жили в гетто и вообще не слишком хорошо представляли себе жизнь в 20-ом веке. " — Вы видели когда-нибудь самолет? — спросила я бородатого старика. — Нет, — ответил он. — И не побоялись лететь? — Нет, — ответил он твердо. — Все это написано в Библии. В книге Исайи. — "Поднимешься ты на крыльях орла". Голда Меир описывает трудности абсорбции… "200 000 человек жило в палатках, чаще всего — по две семьи в одной палатке. И не обязательно обе семьи были из одной страны или с одного континента… В девяти случаях из десяти он считал своих соседей дикарями, потому что они никогда не видели ватерклозета… Или вообразите неграмотную женщину из Ливии, Йемена или пещер Атласского хребта, которую вместе с детьми сунули в открытую всем ветрам и дождям палатку с польскими или чешскими евреями, которые готовят не так, едят то, от чего ее тошнит, и, по ее представлению, даже и не евреи вовсе… Теоретически ни теснота, ни нищета, ни интеллектуальные или культурные различия не должны иметь значения для людей, переживших Катастрофу или ушедших пешком из Йемена через кишащую разбойниками раскаленную пустыню. Но теория — это для теоретиков. Люди — это люди, а те неудобства и надрывы, которые я сама наблюдала в "палаточных городках" 1949 года, были поистине невыносимы… с болезнями, которые привезли с собой иммигранты — туберкулез, трахома, глисты, малярия, тиф, дизентерия, корь, пеллагра — удавалось справиться, хоть я и не понимаю, как наши измученные доктора и сестры это делали… Но проблема расселения в 1949 году казалась неразрешимой".
Эксперты считали, что расселять эмигрантов надо постепенно, по мере расширения фабрик и рационализации сельского хозяйства. Голда Меир полагала, что для людей важнее расселение, провела через кнессет план строительства 30 000 домов и поехала в США за деньгами. Строительство шло, хотя и не так успешно, как планировалось. Теперь надо было дать людям работу — причем неквалифицированным людям. И Голда затевает программу общественных работ — строительство дорог. А когда эмиграция стала уменьшаться до 1000 человек в день, вновь прибывших стали направлять в новые кварталы городов и пограничных деревень по всему Израилю.
Во всех этих проектах, в том, как они были задуманы, чувствуется одна важная общая черта. Голда Меир учитывает не только экономические факторы. Но и психологию людей. Она исходит из того, что больше всего нужно людям, чтобы почувствовать себя в своей стране. И она исходит из того, что смогут сделать люди в тех или иных условиях. Это то, что принято называть "учет человеческого фактора", и спустя четверть века об этом стали писать книги и даже иногда переводить их на русский язык.
Впрочем, эти книги были не слишком содержательны. Умение понимать людей и предсказывать их действия нельзя извлечь из книг. У Голды Меир это умение было, и она использовала его для строительства Страны. Кампании по сбору денег, которые проводила Голда, всегда были успешны. Но ей не нравилось, что страна живет за счет филантропии. Это противоречило одной из базовых идей сионизма — опоре на собственные силы. И она начала развивать идею выпуска государственных облигаций. Чтобы еврейское государство могло брать не подарок, а в долг. Израилю были нужны капиталовложения, инвестиции. При этом они — в отличие от России — гарантировались государством. Идея оказалась удачной, деньги были получены, а долги позже выплачены.
Были у Голды Меир, как она пишет"… и личные радости и горести в жизни, как у всех. В 1951 году, когда я была в поездке — в одной из бесконечных поездок по сбору средств — я получила телеграмму о смерти Морриса. Я немедленно полетела в Израиль — на похороны, и всю дорогу думала, какую жизнь мы бы прожили вместе, если бы я была не такая, какая есть…" Заметим, что подобные формулировки фольклор обычно вкладывает в уста мужчин: "если бы не ты, мы были бы прекрасной парой". Далее Голда продолжает: "… над его могилой я снова поняла, какую тяжкую цену я заплатила — и заставила заплатить Морриса — за все, что пережила и совершила в годы нашей разлуки". Эмоциональный накал и тон этой фразы понятен. Но подумаем — может ль волна, потопившая корабль, сказать, что она заставила заплатить пассажиров корабля своими жизнями? Человек может применять к себе моральные, человеческие критерии только тогда, когда он принимает решения как человек — в колебаниях и взвешиваниях. А если он действует, как стихия, как природный объект — его действия вне морали. Разумеется, это не надо понимать, как призыв действовать безответственно. Но даже законодательство пользуется термином "в состоянии аффекта". Конечно, человек должен избегать таких состояний, стараться оставаться человеком.
В своих воспоминаниях Голда подробно рассматривает историю Иерусалима, план интернационализации, который хоть и не учитывал пожелания евреев, но был ими скрепя сердце принят. Арабы, естественно, этот план отвергли, начали агрессию. Во время осады Иерусалима город обстреливали египтяне и иорданцы, почему-то забывшие о сохранности мусульманских святынь. Когда Арабский легион занял старый город, оттуда были изгнаны евреи, им был запрещен доступ к их святыням. Понятно, что после всего этого возникает впечатление, что арабам не столь важны их святыни, сколь важно нагадить евреям. То есть красиво говорить они умеют (хотя и среди евреев есть специалисты по неограниченному говорению), но если судить по делам…