Единственный свидетель
Шрифт:
— Девушка, зачем милиция? Какая милиция?
Я же от тебя исключительно без ума! Поехали в ресторан, я же к тебе исключительно по-хорошему!
— Никакого ресторана, — отрезала Ангелина, — и оставьте меня в покое. Я сейчас за ребенком пойду. И оставьте меня в покое!
Джигит почувствовал недостаток металла в ее голосе и прибавил оборотов:
— Девушка, сегодня не можешь — завтра тебя здесь ждать буду. Розы только возьми, красивые, как ты.
— Куда я с твоими розами? С ума ты сошел!
— Возьми, как сестру прошу, возьми!
— Сказала,
Кавказский кавалер изобразил на лице невыносимое страдание и в сердцах зашвырнул букет в урну, откуда его тотчас вытащила пьяная тетка бродяжьего вида и потащила прочь. Ангелина проводила букет взглядом, в котором сквозило необъяснимое сожаление. Джигит в расстроенных чувствах сел в машину, откуда наблюдал некоторое время за женщиной своей мечты.
На следующий день сцена повторилась до мелочей, только Ангелина оставила сына не в бассейне, а на занятиях лепкой и рисованием. Были те же страстные вопли, такой же букет, Ангелина даже сначала подумала, что — тот же самый, но отогнала от себя эту мысль. Закончилась сцена в точности так, как накануне.
На третий день Ангелина уже ждала появления брюнета на «вольво», но он не явился. Ангелина почувствовала, с одной стороны, облегчение — этакие сцены на улице мало кому понравятся, а с другой стороны — обиду: что же это за мужчина — то чуть не на коленях стоял со своим веником, а то сразу же утратил всяческий интерес! Ангелина погрустнела и поняла, чего ей не хватает в жизни — поклонения! Ей хотелось чувствовать себя центром мироздания, ей хотелось страстей — пусть пошлых и мелодраматических. Сама того не сознавая, она хотела превратить свою жизнь, пусть ненадолго, в латиноамериканский телесериал, и вульгарный жгучий брюнет на «вольво» подходил для этого как нельзя лучше. Поэтому, когда на четвертый день брюнет снова появился, издали размахивая немыслимым букетом, сердце Ангелины забилось в ритме танго, и она встретила своего поклонника достаточно благосклонно.
В банке уже все знали, что прокуратура производила эксгумацию останков тела Строганова, что эксперт по зубам определил, что труп принадлежит покойному заместителю управляющего и никому больше.
Лена была в таком состоянии, как будто все началось сначала, как будто только что прогремел взрыв, и она увидела огненный смерч, в котором сгорел Александр. Ведь она была почти уверена, что он жив, что они еще встретятся, и она хоть ненадолго сможет забыться в его объятиях.
Он в свое время разбудил в ней такую бурю чувств, ее до сих пор страшно тянуло к нему.
Только после его смерти она поняла, что такое одиночество. Даже после смерти родителей Лена не испытывала такого. Тогда было страшное горе, тяжелое, изнуряющее, а теперь ко всему прибавилось еще и женское одиночество. Она ворочалась ночами без сна, вспоминая время, проведенное с Александром.
Он никогда не любил ее, она нужна ему для реализации своих преступных замыслов, но вспоминая его руки, его губы, блуждающие по ее телу, она отказывалась в это поверить. Сможет ли она когда-нибудь его забыть? И сможет ли
И вот, когда у нее появилась надежда, что Александр жив, что она сможет заглянуть снова в его непроницаемые глаза, разгладить маленькую морщинку у него на переносице, все рухнуло.
В этот день Лена никому ничего не сказала, просто ушла с работы. Все равно ее скоро уволят, а сидеть и слушать шушуканье за спиной у нее не было больше сил. Она тащилась от метро пешком домой, чтобы закрыться в своей комнате, лечь, укрыться с головой и не о чем не думать, ею овладела странная апатия, как вдруг ее окликнули из припаркованной машины. Лена оглянулась и узнала Вовчика. Она подошла машинально.
— Привет, что это ты на машине, у тебя же прав нету?
Вовчик ленился ходить на курсы, а хотел права просто купить, но отец его тут уперся, он говорил, что Вовчик либо сам разобьется, либо кого-нибудь угробит, так что при расплате никаких денег не хватит, а то и тюрьмой дело кончится. Теперь Вовчик гордо ответил, что взял себя в руки и сдал на права, и отец отдал ему свою старую машину.
— Ну что, — сказал Вовчик, — видел я по телевизору, что от твоего хахаля осталось.
— Ты за тем приехал, чтобы мне это сообщить?
Вовчик не смутился.
— А я тебя предупреждал, чтобы с ним не связывалась — банкиры долго не живут!
Мгновенно Лену охватил приступ неистовой ярости. Она обежала машину, открыла дверцу и скользнула на переднее сиденье рядом с Вовчиком.
— Так это не ты ли здесь руку приложил? — спросила она свистящим шепотом и вцепилась в лацканы Вовчиковой куртки. — Да я же тебя сейчас собственными руками задушу, да я жизнь на это положу, но тебя убью…
— Ленка, ты что? — отбивался Вовчик. — Да ты рехнулась, что ли? Нужно мне было больно на убийство идти, да он тебя все равно бы скоро бросил.
— А ты откуда знаешь? Ты вообще откуда знаешь, что мы с ним? Я тебе ничего не говорила.
— Отпусти меня. А то не скажу! Ну следил я за вами, ну и что. Видел, как ты с ним в ту квартиру ходила.., где вы трахались…
Лену передернуло.
— А если ты думаешь, что одна у него была, то ошибаешься, — продолжал Вовчик.
— А с кем ты его еще видел? — встрепенулась Лена.
— Ну прямо с бабой-то я его не видел, но зато видел, как он еще в один дом так же осторожно ходил. Вы ведь тоже поодиночке приходили. Так и тут — идет он, оглядывается, машину в стороне ставит, а какая баба туда приходила — я без понятия, в лицо-то я ее не знаю.
— Где это было?
— В районе Сенной площади.
— Вези меня сейчас туда, — решительно распорядилась Лена, — покажешь на месте.
— Да зачем тебе? — заупрямился Вовчик.
— Вези, тебе все равно делать нечего.
— С чего ты взяла, что мне делать нечего?
— Тебе всегда делать нечего, иначе бы ты не приперся сегодня на меня смотреть, как я переживаю.
— Смотри, — сказал Вовчик, остановившись в маленьком переулке, — вон там, во дворе.
— А парадная какая?