Единственный выход

Тельке Вернер

— Если она действительно придет, — официальным тоном сказал он, — впустите ее, дайте полистать журналы и будьте с ней любезны. Меня вам ждать не надо, можете идти домой.

— Кто эта милашка? — равнодушно спросила Виктория, не глядя на него и явно занятая бумагами.

— Секретарша Штайнерта.

— Господи Боже!

— Да, можете мне посочувствовать. Я на нее имею виды.

— Воображаю!

Он усмехнулся и закрыл за собой двери.

Сев в машину, Вебер отправился на другой конец города, потом по автостраде через Бланкенс в Риссен.

Когда он сворачивал к вилле, где жили Витте, солнце уже давно миновало зенит. Вилла словно погрузилась в сладкую послеобеденную дрему. Ухоженный газон, холеные кусты рододендронов, дом в безупречном состоянии.

Вебер остановил машину и опустил боковое стекло. Потом закурил и задумался. Ему хотелось еще раз спокойно прикинуть, как поведет себя с ним Витте, но мешал шум, долетавший из дома. Наконец из-за кустов рододендрона появился мужчина который управлял механической косилкой. Это мог быть только тот мастер на все руки, о котором вспоминали Штайнерты, — садовник, шофер и по совместительству их информатор.

Вебер остолбенел, увидев его лицо. Этого человека он знал. «Странно, — подумал Вебер, — прошло столько лет, а у него все то же детское личико без единой морщинки, с глубоко посаженными холодными глазами».

Они были знакомы с тех пор, когда Вебер начинал многообещающую карьеру сотрудника городской полиции. Тогда, в 1947 году, он дежурил в квартале Сан-Паули. К его участку относились две улицы, на которых особо процветал «черный рынок»: Гроссе Фрайхайт и Тальштрассе. Торговали там всем, что имело хоть какую-то ценность: поношенной одеждой и старыми приемниками, нейлоновыми чулками и американскими сигаретами, кофе и шоколадом. Исхудалые люди с голодными глазами меняли серебро и столовые приборы на хлеб, сахар, муку, ветчину…

Время от времени полиция проводила облавы. Грузовики перегораживали вход на Тальштрассе, и всех сгоняли на средину улицы. Вообще-то, думал Вебер, такого рода акции не имели смысла. Он не мог припомнить случая, чтобы в расставленные сети угодила крупная рыба, стоившая таких трудов. Вечно попадалась одна мелочь.

Крупные спекулянты не шатались по Тальштрассе. Они сидели в своих элегантных квартирах в квартале Эппендорф и заключали сделки там. Такие, как этот, с детским личиком, который теперь, через пятнадцать лет, стриг газон, служили им посредниками.

Через десяток лет, в середине пятидесятых, Вебер, который тогда уже пробился в криминальную бригаду, снова с ним встретился. Тогда парень вел оживленную торговлю подержанными автомобилями и впутался в уголовное дело. Но доказать ничего не смогли. Он располагал неопровержимым алиби, а защищал его один из самых видных адвокатов Гамбурга.

И вот теперь Вебер вновь встретил его у Витте. Одно нужно было признать: он умел почти идеально вписываться в предлагаемые обстоятельства. Лицо без единой морщинки дышало спокойствием. Трудно было даже вообразить, что когда-нибудь он предавался иным занятиям, чем невинная стрижка газона.

Лицо Вебера озарила многообещающая улыбка, когда он вышел из машины

и зашагал через улицу. Ворота в усадьбу Витте стояли настежь, потому он вошел и увидел, что у широкого въезда в гараж стоит несколько машин. Он был всецело поглощен их созерцанием, когда приблизился садовник, спокойно продолжавший свою работу. Он давно заметил Вебера, но не обращал на него внимания. Опустив глаза, он приближался неторопливо и спокойно.

Вебер, ждавший его на краю газона, вдруг вспомнил, как когда-то звали парня в уголовных кругах: Джамбо или Джамбо-нож. Джамбо — за коренастую крепкую фигуру, а нож — за любовь к этому быстрому бесшумному оружию.

Тем временем садовник приблизился вплотную, и взгляд серых глубоко посаженных глаз встретился со взглядом Вебера. Ничуть не удивившись, Джамбо воскликнул:

— Привет Веберу — первому асу гамбургской криминальной бригады!

— Не может быть! — ответил сияющий Вебер. — Джамбо с ножом для стрижки травы!

— Джамбо! — В голосе садовника прозвучало умиление. — Господи Боже, какие были времена! — Потом он перешел к делу: — Я сменил профессию, и теперь меня зовут Йоханнес.

— Йоханнес? — переспросил пораженный Вебер. — Я не ослышался?

Садовник с серьезным видом кивнул.

— Вот именно, такое имя мне дали при крещении, под таким именем я прошел конфирмацию и воспитывался строго в Христовой вере.

— Как трогательно! У меня даже слезы навернулись на глаза.

Садовник Йоханнес снова кивнул, потом вытащил огромный цветастый носовой платок и громко высморкался. Вебер не знал, от волнения, или у него просто был насморк. Потом Йоханнес вернулся к косилке и двинулся дальше.

Вебер пошел следом.

— И теперь ты работаешь на Витте?

— Стригу его газон, глажу брюки и вожу его машину, — ответил Йоханнес уже громче, чтобы заглушить треск мотора.

— Старая дружба по Тальштрассе? Йоханнес не отрывал взгляда от газона.

— По Тальштрассе? Не понимаю.

— Сорок шестой-сорок седьмой, годы «черного рынка», — напомнил Вебер.

По лицу Йоханнеса скользнула тень улыбки, но тут же исчезла.

— «Лаки страйк» за восемь марок? Никогда себе не мог такого позволить.

Вебер согласно кивнул и покосился на дом семейства Витте. Жалюзи безупречно чистых окон были установлены так, что не пропускали ни солнечных лучей, ни любопытных взоров. Солнце уже зашло за высокие сосны, тягостный зной начинал спадать. Свежий запах скошенной травы приятно бил в ноздри.

Вебер размечтался, полились воспоминания.

— Витте, некоронованный король Тальштрассе! Там после войны он сделал состояние на голоде и лишениях. После валютной реформы перешел на легальный бизнес и стал почтенным обывателем. Разумеется, обо всем этом ты не имеешь ни малейшего понятия.

Невероятное изумление, охватившее Йоханнеса, когда Вебер посмотрел в его сторону, было разыграно безупречно.

«Этот парень многому научился у звезд Голливуда, — подумал Вебер. — Даже Хэмфри Богарт не смог бы лучше».