Единый
Шрифт:
Паранойя, подумал я. С чего им нас травить? Хотели бы завалить, завалили бы давно, не приглашая за стол и не ведя длинных бесед. Почему я всех подозреваю и вечно жду ловушки?
А потому, ответил я сам себе, что жизнь у меня такая. Что ни день или ночь, то приключения и прочие страсти. Надо бы и Витьку к этому приучить, если сам не вспомнит, как его убили во время утренней зарядки.
Я насытился, и меня потянуло в сон. Все же мы полночи не спали, а бродили где ни попадя. Я сдержанно зевнул — нуары, бесспорно, услыхали, хоть и привычно не подали вида.
— И все же, — сказала Марья, — кое в чем
— …и передающая антенна на самой верхотуре, — подхватил безымянный дед, продолжающий портить воздух своим куревом. Что он курит, кстати? По запаху не совсем табак. Запах скорее сладковатый, не слишком сильный. Не отбивает ли он столь необходимый для нуаров нюх? — Тот, кто страшится обширности, и высоты никак не стерпит. Мы люди подземные, нам и на поверхности боязно, а о такой высоте и разговору никакого нет…
— Это специально сделано? — спросил я. — Я про то, что башня залита светом? Чтобы защититься от нуаров?
— Ну не своих же зомбированных жителей Детинцу страшиться? — сказала Марья. — Ты ведь, Олесь, верхотуры не боишься?
— Не слишком.
— Добро, — сказал дед. — Один пойдешь?
Я задумался.
— Мне нужна вся информация об охране и помещениях. А пойдем мы вдвоем.
Витька повернул ко мне голову в темноте. Не ожидал, видно, что я захочу взять его на опасное задание. Сам он, конечно же, хотел на него пойти, иначе какой из него четырнадцатилетний пацан?
Я же руководствовался иными соображениями. Оставлять Витьку на попечении нуаров неразумно. Следует быть друг с другом. Если придется внезапно рвать когти, сделаем это вместе. А у меня есть волшба, о которой Честное Собрание не в курсе, и в случае малейшей подставы я сразу “обрадую” их сюрпризом. Точнее, В-сюрпризом…
— Всю информацию получите ближе к закату дня, когда башня откроется для посетителей. Открывается она ненадолго, но времени вам должно хватить. Вас поведут ваши старые знакомые, Гуж и Май, но только первую половину пути. Наверх поднимитесь сами. А пока отдыхайте.
***
Я проснулся — разом, без состояния дремоты, мгновенно вспомнив, где нахожусь.
А находились мы с Витькой в подобии гостевой комнаты. Не знаю, зачем она нуарам; возможно, у них тоже случаются рабочие командировки и надо принимать гостей из других регионов нижнего Князьграда. Комната была побольше той, что с парашей. Вместо параши, между прочим, здесь целая ванная комната с душем и полноценным санузлом, который выглядит лучше, чем туалеты в бараках в 37-м Посаде.
В комнате — две двухъярусные кровати, снабженные матрасами, одеялами, подушками и всеми положенными в таких случаях простынями, наволочками и пододеяльниками. Без запаха сырости, но и без аромата ультрафиолета. На стенах — белесые обои. Окон и потолочных светильников нет. Под потолком — три вентиляционных отверстия, откуда тянет свежим воздухом. Напротив кроватей стол с четырьмя стульями, на столе графин с водой, четыре стакана и блюдо с печеньем.
На этом же столе тускло светила лампа наподобие железнодорожного фонаря на аккумуляторе. Ее принесли, когда я пожаловался, что мы запарились ходить в темноте.
Мы заняли нижние постели. Неохота было взбираться наверх.
Некоторое
Взгляд перекочевал на единственную дверь без щели для просовывания еды, что радовало. Она была неплотно прикрыта, никто нас не запирал на замок.
Который час? Мой чип не показывает время — плохо. Я мысленно позвал Иву — в ответ глухая тишина.
Ровное дыхание Витьки изменилось. Проснулся пацан, но предпочел полежать с закрытыми глазами.
Я поднялся, прошел босиком через комнату и приоткрыл дверь пошире. За ней открывался пустой коридор, оба конца которого пропадали в темноте. Без окон не покидает уверенность, что ночь не кончилась, но организм уверяет, что выспался. Пусть этот коридор и остается пустым, а свет из нашей комнаты отпугнет ушастых нуаров — зачем им слушать наши разговоры? Но секундой позже мне припомнились камеры и микрофоны, понапиханные всюду в Посадах. Искать приборы подслушки в нашей спальне смысла нет — если хорошо замаскировано, я их не найду.
А не поговорить ли на английском? Сиберийцы вроде бы общаются только на тру-ру. Витька наверняка знает этот язык. Но и эту идею я отбросил — потенциальные подслушиватели насторожатся. Решат, что нам есть что скрывать.
Мда, проблема…
Обернувшись, я обнаружил, что Витька сидит на постели и трет глаза.
— С добрым вечером, — сказал я, — но насчет вечера не уверен.
Витька хмыкнул:
— А может, сон вообще не кончился? У меня чувство, что сон не кончится никак.
Он визгливо хихикнул. Потом еще раз, громче. Я нахмурился, а Витька принялся хохотать как безумный, повалившись на постель, корчась и стуча кулаком по подушке. Этот захлебывающийся смех длился долго — дольше, чем длится любой нормальный смех.
Я налил в стакан воду из графина. Вернулся к кроватям и протянул стакан Витьке, но тот хохотал, трясся, обливаясь слезами, и, похоже, ничего не видел.
— А ведь… во сне… можно… что хочешь сделать!.. — выдавил он. — Ик!.. Послать всех… нуаров… или сиберийцев туда, где солнце не светило! Хотя… здесь и так солнце не светит! Их уже послали, до нас, уа-ха-ха!
Я стоял над ним в полутемной комнате в чужих штанах и рубахе, со стаканом в руке, и ждал, когда истерика завершится. Все-таки она Витьку настигла. Отлично держался наш юноша, но у всего есть предел. Чересчур много впечатлений выпало на его долю за короткое время. Не спасло и то, что к нему вернулась память старого Витьки.
Постепенно смех сошел на нет, осталось отчаянное икание. Я снова протянул стакан, и на этот раз Витька его разглядел и взял. Зубы застучали о кромку.
— Это пройдет, — сказал я.
— Чт-то “эт-т-то”? — заикаясь и икая, спросил Витька.
— Реакция организма, вот что. Привыкнешь. А дальше будет легче.
— Если не сойду с ума…
— А мы оба уже сошли. Смотри на ситуацию с этой позиции. Если признать, что мы сумасшедшие, то и переживать нечего.
Витька допил воду и более-менее пришел в норму. Все же нервы у него крепкие.