Эдисон
Шрифт:
Налево от входной двери простая деревянная кровать, покрытая недорогим одеялом. Эта кровать, как и простой диванчик, который стоит в личной лаборатории Эдисона, служит для его кратковременного отдыха в те периоды, когда он, увлеченный какой-нибудь близкой к разрешению задачей, работает непрерывно дни и ночи, не выходя из лаборатории или библиотеки.
В библиотеке Эдисона — длинные ряды фолиантов его дневников, о которых мы говорили выше, куда с величайшей тщательностью и большой подробностью заносились ежедневно в течение полустолетия результаты проделанных работ, произведенных опытов. При виде этих тетрадей невольно вспоминаются тетради Леонардо да Винчи. Эти дневники Эдисона, между прочим, играли известную роль при судебных
Не успели мы ознакомиться с библиотекой, как быстрыми шагами, в сопровождении Джона Либа (председатель комитета по приему делегатов, бывший рабочий ньюаркских мастерских Эдисона) вошел Эдисон.
Ему восьмидесятый год. Живой, бодрый, он выглядит значительно моложе своих лет. Он выше среднего роста, Из-под очень длинных, густых, нависших, темных еще бровей лучатся молодостью, блестят темно-серые пытливые глаза. Хорошая улыбка, в которой что-то подкупающее, делает лицо приятным и привлекательным, обнаруживая полный здорового юмора характер. Довольно длинные, гладкие, совершенно белые волосы. На лице мало старческих морщин. Длинноватый нос. Твердый подбородок. Одет Эдисон в темно-серый костюм, высокий стоячий старого фасона воротник и черный галстук. Брюки на левой ноге в самом низу он чем-то, видимо, проходя по мастерским, прорезал и зашил. Мы друг за другом подходим к Эдисону, пожимая ему руку. Руки Эдисона очень выразительные. Пальцы — тонкие щупальца.
Приобретенная в юности глухота Эдисона к старости усилилась, и приходится говорить ему громко, собственно говоря, кричать в правое ухо,
— Эти люди хотят ввести в Америке метрическую систему мер и весов, — сказал шутливо Либ, указывая Эдисону на нашу группу.
— Что же, они правы: я люблю метрическую систему, — ответил Эдисон.
Здесь необходимо иметь в виду, что промышленная Америка, да и торговая, тогда оказывала сильное противодействие введению в Америке метрической системы мер и весов.
После беседы мы вышли во двор, и нам было предложено познакомиться с лабораторией Эдисона. Открывая дверь личной лаборатории изобретателя, посетитель не только переходил в прошлое, но и видел самые его корни. Материалы и эскизы, отражающие пройденный путь, заполняли стены. Против стола Эдисона — рисунок Менло-Парка.
Большие люстры старомодного рисунка давали свет постоянным током. Верхняя галерея, которую они освещали, была заполнена ящиками с образцами руды из эдисоновских изысканий. Здесь помещались и коллекция редких минералов, бутылки с кристаллами из времен опытов с рентгеновыми лучами, книги, корреспонденции, ящики, рукописи Менло-Парка.
Лаборатория по внешнему виду простая; перегородки — дощатые.
— Над чем в данное время работает Эдисон? — спросил один из присутствовавших сопровождавшего нас секретаря.
— Над вопросом об аккумуляторах и аккумуляторных батареях и над вопросом о каучуке, — последовал ответ.
Из лаборатории нас провели в зал, где установлен ряд граммофонов. На стенах много портретов выдающихся мировых артистов. Здесь Эдисон и его ближайшие сотрудники слушают выпускаемые вновь пластинки.
Эдисон стремится достичь совершенной точности передачи голоса и музыки. Мы прослушали несколько пластинок. Передача музыки и пения безукоризненная.
Выехав
На лугу перед виллою паслись коровы. Среди них нам показали красно-бурую корову из Парципанни. В последние годы жизни Эдисон пил молоко только от этой коровы. Здесь же на лугу куртины с его любимыми цветами — гелиотропами и георгинами.
Неподалеку расположена плантация каучуконосов, устройство которой стоило много тысяч долларов.
Пройдя через главный вход «Глэнмонта», посетитель оказывается в «большом зале», с винтовой лестницей из красного дерева, с огромным старомодным камином, в котором зимой пылают дрова. Этот дом своим комфортом напоминает дома «старой Англии» с их дубовыми столами и мягкой мебелью. Повсюду в японских вазах стоят цветы из сада, из теплиц, на-наполняющие дом тонким ароматом.
Из зала дверь ведет в гостиную, в которой Эдисон принимал своих гостей. В центре этой обширной комнаты — арка, поддерживаемая по бокам большими колоннами из оникса. Вокруг большого концертного рояля собиралась обычно вся семья Эдисона, и жена его исполняла избранные произведения любимого Эдисоном Бетховена.
Жена Эдисона рассказывает, что он особенно любил скрипку. Одно время даже сам играл на скрипке, обнаружив большие способности. Однако он оставил игру, когда изобретения отняли у него все время. Часы отдыха он часто проводил, сидя у рояля рядом с женой, которая пела ему его любимые песни. Он наклонялся вперед и прикладывал руку к своему туго слышавшему уху для того, чтобы не пропустить ни одного слова, ни одной ноты.
Другая дверь большого зала ведет в библиотеку. Эдисон приходил сюда к своим любимым книгам. Дрова, горящие в огромном камине, занимавшем чуть ли не половину комнаты, отбрасывали мягкий полусвет. Здесь в слабых лучах света, проникающего через цветные оконные стекла, Эдисон наедине со своими книгами путешествовал по улицам древней Греции вместе с Гомером и Платоном, по дорогам Рима вместе с Вергилием и Марком Аврелием, по широким бульварам Парижа с Бальзаком, Виктором Гюго и Дюма. Он спорил с Вольтером, Ренаном и Руссо. Эдисон переносился в Шотландию, на родину своих предков по матери, вместе с Вальтером Скоттом и Робертом Бернсом. Он сидел в гостиницах «Веселой Англии» с Диккенсом и Теккереем. Он оживлял в своем воображении драмы Шекспира.
Семья Эдисона в «Глэнмонте» состояла из четырех сыновей и двух дочерей. В детском возрасте они вместе со своим дедом Самуэлем, жившим тогда в «Глэнмонте», часто навещали своего отца в лаборатории во время работы.
Старший сын Эдисона, Томас, вспоминает свое детство в следующих словах: «Хотя мир и помнит моего отца неутомимым тружеником, совершенствующим и изобретающим чудеса своего века, но он был, кроме того, очень гуманным человеком. Временами, когда он не был совершенно загружен, он проводил некоторое время со своими детьми. Он придумывал игры и развлечения для нас и детей наших соседей. Возвращаясь из школы, мы с нетерпением ждали его прибытия. Он всегда готовил нам какой-нибудь сюрприз; обычно это были будильники, которые он нам приносил дюжинами. Для него всегда было большим удовольствием наблюдать, как мы разбирали их. Я уверен, что на земле не было других детей, которые бы торжествовали при таком полном разрушении. Но когда часовые пружины стали летать по комнате и разбивать предметы, лежавшие на маленьком столике, тогда нашей оргии разрушения был положен конец, и будильников больше не приносили в дом».