Эдуард Стрельцов. Памятник человеку без локтей
Шрифт:
В ЦСКА Валентина и Эдуарда поначалу попытались заполучить элементарно – «забрив» в армию. После поездки армейского клуба в ГДР с Ивановым и Стрельцовым в составе всем тренерам, генералам и маршалам окончательно стало ясно, что былая слава к ЦСКА вернется безотлагательно, если форварды- торпедовцы сменят белые футболки на красные. Но командиры и другое знали: заводское начальство своих игроков отстоит. Как говаривал Стрельцов, «армия – армией, цэка – цэкой».
Наверху не захотят сердить рабочий класс.
Тогда армия предложила им условия получше – квартиры, в частности.
Однако в последнюю минуту что-то молодым людям в настойчивости генералитета не понравилось – и никуда они из «Торпедо» не ушли.
И никогда никуда больше не намыливались. Тот заводской человек, что предсказывал их переход, скорее всего, особых перспектив не видел.
Но Иванов-то со Стрельцовым в футболе разбирались – и чувствовали, какая подходящая компания вокруг них складывается.
А уж условия двум великим футболистам завод как-нибудь обеспечит не хуже, чем у стоящих людей в тех клубах, куда Стрельцова с Ивановым переманивают.
Эдуард, правда, не скрывал, что приглашение в «Спартак» его увлекало. Но подсиживать Никиту Павловича? Такого бы он себе не простил.
Когда на банкете по случаю чемпионства в шестьдесят пятом году сильно побагровевший от радости и выпитого Эдик держал речь с фужером в руке, он опять вспомнил, как звали когда-то в «Спартак», но правильно он сделал, что остался в «Торпедо».
Прошло шестнадцать лет с того банкета. Мы вместе с Эдуардом пришли на панихиду во Дворец спорта ЦСКА – прощались с Валерием Харламовым.
Стрельцов посмотрел на бывших футболистов и хоккеистов, надевших по такому случаю мундиры с погонами майоров и подполковников, а кто-то и полковников, и сказал вдруг: «Пошел бы тогда в ЦСКА – и не посадили бы…»
И уж точно не посадили бы, если бы пошел в «Динамо». Туда не начальники даже звали, а Лёва – в смысле Яшин. Но Стрельцов сыграл за динамовцев на международной встрече, взял майку бело-синюю на память – и продолжил молодую жизнь в «Торпедо».
А может быть, и стоило держаться Яшина?
Лев Яшин старше Эдика на восемь лет, но замаячил у всех на виду раньше Стрельцова всего на год. Он-то посидел в запасе, поиграл за дубль динамовский несколько долгих сезонов. Правда, к появлению Эдика в «Торпедо» Лев и в сборной был первым вратарем, фигурой № 1 не из-за номера на свитере.
Яшин вошел в славу и авторитет зрелым мужчиной, защищенным сложившимся характером, изжившим в жестокости обстоятельств раньше, чем вышел в люди и на люди, те черты (ведь, наверное, были же они в нем изначально), которые в Стрельцове оставались до конца жизни.
В популярности Эдик дотянулся до Льва очень скоро. Но по обязательной драматургии советской жизни им отводились противоположные амплуа.
Оба происходили из рабочей среды, однако Льву поручалась роль эдакого пролетарского голкипера, партийного, может быть, государственного вратаря, «Вратаря Республики», а Эдик давал повод видеть в себе анфан террибль, подлежащего активному общественному воздействию: осуждению с оставляемым шансом на исправление.
В Фергане – играли там кубковый матч – Стрельцов повздорил со вторым тренером «Торпедо» Владимиром Ивановичем Гороховым. Владимир Иванович-человек, конечно, заслуженный и замечательный, но второму тренеру, как бы ни был он уважаем в футболе, премьерские грубости не привыкать сносить. Однако про выходку Эдуарда доложили директору завода – и тот скомандовал, чтобы Стрельцов немедленно собрал свои вещи и отправлялся домой.
Домой, разумеется, никто премьера не отправил, сам же Горохов после принесенных ему искренних извинений поспешил с предложениями, как «отмазать» Эдика.
Да и директор сердился понарошку. Тем не менее.
Я к тому, что воспитанием Стрельцова всю дорогу кто-нибудь занимался.
Яшин знаменовал собой поколение, умевшее осознанно отказывать себе в рискованных радостях или, по крайней мере, скрывать свою тягу к этим радостям.
И маску идеологического спортсмена он согласился надеть, обрекая себя на никому не видимые муки.
Стрельцов же и внутри поколения, гораздо более откровенно, чем старшие, тяготевшего к запретным плодам, невольно выделялся той непринятой у нас свободой, о которой мы уже говорили.
Кузница пролетарского воспитания не обожгла его вовремя – и он, подобно красивой бабочке, летел на огонь.
По всем признакам юноша, производящий такое легкомысленное впечатление, должен был вызывать неприятие у человека строгой судьбы Льва Яшина. Но своей беззащитностью в беспощадном мире Эдуард по-своему привлекал к себе главного вратаря. Яшин Эдику и симпатизировал, и под свое покровительство готов был взять, перейди он в «Динамо».
И Стрельцов видел всегда в Лёве не партийца с догмами, а человека пусть и с правилами (которые Эдик не считал для себя необходимыми), однако и с пониманием, с тайной печалью сочувствия к людям, осмеливавшимся жить по-другому, чем он живет.
Яшин оказался для Эдуарда и сильнейшим спортивным раздражителем.
Я всегда сдержанно относился к футбольному комментатору Владимиру Перетурину. Но все готов ему простить за вырвавшуюся у него в репортаже о юбилейном матче Пеле фразу: «Пеле отдал мяч пяткой по-стрельцовски…»
Пяткой великолепно пользуются многие известные футболисты, но стрельцовское исполнение превратилось в хрестоматийное.
Стрельцов говорил, что излюбленные приемы он «брал из игры», а не специально разучивал или копировал чьи-то – увиденные, скажем, в детстве у кого-нибудь из знаменитостей.
И пас пяткой он не практиковал до игры с московским «Динамо» в пятьдесят четвертом году.
«Торпедо» в те сезоны очень трудно давались игры против «Динамо». Стрельцову с Ивановым стало казаться, что забить Яшину невозможно. Не знали – как?