Эдуард Стрельцов
Шрифт:
И на очных ставках старший лейтенант был неубедителен. Ведь совершенно ясно, что он провёл ночь в той же комнате, что и Стрельцов с Марианной: ему постелили на полу. Тем не менее этот доказанный факт им неловко отрицается.
Почему? Видимо, как раз об этом персонаже вспомнит Эдуард Анатольевич десятилетия спустя в разговоре с А. П. Нилиным, когда произнесёт загадочное: «Не я должен был сидеть». А в книге Э. Г. Максимовского «Кто заказал Эдуарда Стрельцова?» первая глава прямо называется: «Стрельцов сидел в тюрьме за другого парня?».
Что же послужило причиной для столь ответственного высказывания?
Скажу сразу: безоговорочных доказательств вины Караханова нет. А вот косвенных улик — немало. Но с какой стати, коль уж до суда
Для начала: участники событий плохо помнят завершение пикника. Алкоголь подействовал. Марианна сообщает, что царапалась, прокусила палец Эдуарду — дальнейшее скрыто в тумане. В показаниях Стрельцова тоже худо с чёткостью изображения. Зато Лебедева однозначно указала на присутствие в комнате Караханова, который, как несложно установить, после разрыва с Ириной Поповой лёг на полу.
Дальше — установленный факт: группа крови обоих Эдуардов идентична. Кроме того, Марианна припомнит, что одежда её была аккуратно сложена. Стрельцов и без прокушенного пальца на такое бы не сподобился. Плюс к тому сквозь пелену Лебедева ощущала прерывистое мужское дыхание — и точно не того, на кого указала во время следствия. Да и как «указала»: «Хотя в комнате и находился другой мужчина, мне всё же кажется, что насиловал меня один Стрельцов». Кажется? Один? И после этого выносится обвинительный приговор? А ведь кроме заявления Лебедевой, у следствия не имелось никаких прямых доказательств. И с косвенными, между прочим, тоже всё не ладно обстояло: например, женский крик из комнаты, где были Эдуард и Марианна, кто-то слышал, а кто-то (та же Ирина Попова и хозяин второй части дома Востоков) — нет.
Конечно, можно сослаться на признание самого футболиста. Да, оно имело место. На втором допросе, 27 мая, Стрельцов признал себя виновным. Нет, его не били и не пытали: другие времена. Его обманули, перехитрили. Следователь пообещал, что если футболист сознается, то тут же будет освобождён и поедет на долгожданный чемпионат мира.
Как можно в такой ситуации поверить устному обещанию? Ну, во-первых, Эдуард положился на честное слово. А в таких случаях правда, как мне кажется, всегда на стороне того, кто поверил, а не того, кто солгал, забыв об изначальных нравственных понятиях (и отлично представляя при этом судьбу футболиста в заключении). Во-вторых, чисто теоретически счастливое развитие событий было, как ни странно, возможно. Не забудем: первый для сборной СССР чемпионат мира начинался очень скоро. И гулянка в посёлке Правда потому и проходила с девушками и вином, что 25 мая являлось действительно последним днём отдыха. Дальше — все три футболиста знали это по Олимпиаде — пойдёт тяжелейшая работа без выходных. 1 июня команда улетала в Швецию. Она и улетела — без Стрельцова и остальных.
Однако Г. Д. Качалин, отдать ему должное, бился за футболистов до конца. Да и не один старший тренер понимал, что потеряет сборная без трёх заслуженных мастеров спорта, которых, недурно напомнить, наигрывали в разных тактических схемах. К тому же после переговоров, проведённых по инициативе Бориса Татушина, Эдуард был готов жениться на Марианне: ведь с Аллой он был связан лишь формально. А в жизни всякое бывает.
Но это, как указано выше, — рассуждения теоретические. История приобрела бы, коли не счастливый, то хоть бы пристойный финал, если бы не задействованный административный ресурс. О том «ресурсе», то есть о мнении Н. С. Хрущёва, понятно, знали. Оттого и решили, что футболист изначально виновен. И ежели так — зачем аккуратно, законно вести следствие? К чему докапываться до истины, сомневаться, задумываться? Исход ясен. Плетью обуха не перешибёшь.
Поэтому неплохие вроде бы профессионалы фактически махнули рукой на рабочий процесс. А. В. Сухомлинов в книге «Эдуард Стрельцов. Трагедия великого футболиста» свидетельствует, что дело летом 58-го никто не читал и не изучал, и при этом 7 июля оно было передано в Московский областной суд с нарушением всех правил. Обратимся к примерам, которые приводит Андрей Викторович:
«Протокол допроса Огонькова подшит в дело таким образом, что после четвёртого листа следует шестой, потом — пятый, а в протоколе допроса Стрельцова седьмой лист подшит не той стороной.
Протокол дополнительного допроса обвиняемого Стрельцова подшит в дело впереди основного. Это что? Читали дело? В дело вшиты таблицы, на которых изображены потерпевшая и Стрельцов со следами телесных повреждений, но такого следственного действия никем не проводилось, фототаблицы никем не подписаны.
Копии протоколов обысков и выемок никому не вручались, вещественные доказательства в присутствии понятых при их изъятии не упаковывались и не опечатывались».
Это, скажут, не очень существенно? Однако у заслуженного юриста России повествование идёт по нарастающей:
«Неясно, как появились образцы слюны и крови Стрельцова на биологической экспертизе, протокол изъятия образцов для сравнительного исследования отсутствует, а в акте экспертизы указано, что их принёс в портфеле (?!) следователь Маркво (так. — В. Г.) из Бутырской тюрьмы, а как их там получали и хранили, остаётся только догадываться... Практически ни в одном протоколе проведения следственных действий не указано время их проведения. Дело дошло до того, что показания протоколировались карандашом на каких-то нестандартных листках и обрывках, как будто следствие велось не в Москве, а в Тайшетском лагере или в двадцатых годах, когда с канцтоварами была “напряжёнка”».
Полное, конечно, безобразие. А уж портфель «следователя Маркво» должен, мне думается, войти в историю криминалистики отдельным примером. Ко всему вышесказанному, и заявление Лебедевой, с которого и закрутилась история, нигде не зарегистрировано. И об ответственности за дачу ложных показаний ни она, ни её мать при подаче того заявления документально не были предупреждены. Это уж потом, когда Марианна собралась «прощать», ей внушительно объяснили последствия такого шага.
О том, как «тонко переиграли» непосредственно Стрельцова, уже упоминалось ранее. А. П. Нилин, видимо, прав, когда говорит о «детской», «обиженной» реакции Стрельцова на происходившее с ним. Что ж, если бросили, уехали в Швецию без него, — ладно, судите. Всё подпишу, всё признаю. Налицо апатия, депрессия. Но дело ещё и в том, что ситуация совершенно непривычна для него. Безусловно, всю жизнь он нуждался в верном друге, который всегда выслушает, поможет. Но в то же время и от одиночества не страдал. Рядом находились люди, готовые прийти на помощь, выручить. И вдруг — полная пустота, немота вокруг.
А напротив те, кто хладнокровно ведёт тебя на каторгу, желая всего лишь побыстрее завершить «дельце» опального футболиста. И он признаёт всё, соглашается привести подробности, не ищет себе оправдания. Про Марианну — ни одного плохого слова. Тему Караханова, за которую надо бы цепляться, которая, казалось бы, способна спасти, вытянуть из приближающейся пропасти, — тоже не поднимает.
На мой взгляд, здесь не только о депрессии нужно говорить. Потому что в таких, «пограничных» ситуациях проявляется суть человека. И опрокинутый, обыгранный, униженный на радость врагам Стрельцов поднимается до высокого спокойствия настоящего мужчины, далёкого от нытья, хныканья, причитаний, завываний, которыми частенько по-хитрому подставляются другой или другая. При этом он, выросший в подмосковно-московских дворах, замечательно сознавал, что такое российская «зона».