Эдвард Мунк. Биография художника
Шрифт:
Брандт заглянул в ее темные глаза…
Так проходят частые прогулки в поселке Борре. Мунк описывает себя как неуклюжего и неловкого кавалера. У него нет опыта в таких играх, он с трудом подыскивает фразы, звучавшие бы естественно, но всякий раз попадает впросак, начиная вдруг высокопарно рассуждать о Пюви де Шаванне, в то время как они просто заговорили о пейзаже.
Когда он с семьей дома в Грёнлиене, в его душе царит праздничное ожидание, он думает о Милли, которая «там, в доме рядом с белой церковью». В более поздних записях встречается описание редкой для их семьи сцены, когда Брандт так рад предстоящей встрече с возлюбленной, что, напевая веселую песенку,
Однако радость была непродолжительной. Тайная связь имеет и оборотную сторону. Перед отъездом в Кристианию с Мунком что-то происходит:
Нет, он не любил ее так, как любят в книгах…
Ему не жаль было уезжать от нее в город – он даже радовался этому…
Еще вчера он сгорал от любви, а сегодня как будто и нет. И не так уж она хороша – и ее возраст – он всегда представлял своей невестой молоденькую женщину – так было лучше, – ведь женщины стареют раньше мужчин… Он не хотел обманывать ее – делать вид, что он любит ее больше, чем на самом деле, но он не собирался и оставлять ее – ведь это он ее соблазнил. Она будет ужасно несчастна, если он бросит ее…
Но независимо от того, кто был «соблазнителем», этим сомнениям вскоре приходит конец, и горше всего тоску и страдания переживает сам Мунк, вернее, «Брандт»:
Восемь дней прошло с тех пор, как он распрощался с ней в лесу у Грёнлиена. Он не получил от нее ни одной весточки. Первые дни, когда он встречался со старыми друзьями, пролетели незаметно, а потом он впал в горькую тоску, не оставлявшую его ни днем ни ночью.
Он идет к другу, вероятно Эйлифу Петерсену [22] , который тайно влюблен в Милли и хранит ее портрет. Это не помогает: «Дни превратились в бесконечную череду долгих минут. Он проклинал себя за то, что оставил ее там одну. Теперь он не понимал, как он мог…»
22
Эйлиф Петерсен (1852–1928) – норвежский художник-пейзажист.
Наконец он мельком видит, как она сходит на берег с парохода.
В дневнике Мунк не скупится на описания мучительных страданий тайного любовника. Брандт встречает свою возлюбленную на улице Карла Юхана [23] , но она не одна. Ему остается только поздороваться и пройти мимо, однако он успевает заметить ее смущенную улыбку. Он часами простаивает в подворотне напротив ее дома, мечтая послать ей цветы и записку.
В сентябре приходит известие, что Мунку присуждена стипендия Шеффера, и на следующий год – еще пятьсот крон. На эти деньги он снимает мастерскую на Хаусманнсгате. Теперь он может не только спокойно работать и приглашать натурщиц, но и принимать гостей совсем иного рода.
23
Главная улица норвежской столицы, ведущая от Центрального вокзала к Королевскому дворцу.
Из дневника становится ясно, что после возвращения с каникул Мунк возобновил связь с Милли Таулов. В маленькой Кристиании они так или иначе пересекались; более того, Мунк не мог избежать встреч и с ее мужем Карлом, коллегой его отца и их дальним родственником. Так что счастье было, мягко говоря, далеко не безоблачным:
Он посмотрел на постель.
– Иди ко мне.
И тут же все это показалось ему отвратительным – и что она понимает это.
Они сели. Всякое желание у него пропало. В глаза бросилась морщинка в уголке ее рта.
Ему захотелось, чтобы она очутилась где-нибудь далеко отсюда.
У него не было даже желания смотреть на нее – все совсем не так, как он мечтал.
Он лег на нее.
Ему хотелось…
Они не произнесли ни слова – он чувствовал лишь глубокое унижение и бесконечную слабость и грусть…
Она погладила его по мокрым волосам:
– Бедняжка.
Он подошел к печи, сел на шкуру и положил голову на руки.
Не прелюбодействуй…
Он вспомнил то ощущение, которое возникало у него в детстве, когда отец читал десять заповедей.
Он совершил прелюбодеяние – все стало вдруг таким мерзким…
Он повторил слово несколько раз – прелюбодеяние, – оно было и оставалось мерзким.
Неужели об этом он мечтал, за это так долго боролся?
Это опасное наслаждение и ощущение бессилия после…
Он откинулся на шкуру – в полубреду. И долго лежал так; когда он поднялся и посмотрел на часы, было около девяти; он еще не ел.
Он подобрал с пола несколько шпилек. Потом нашел носовой платок.
Посмотрел на инициалы – инициалы мужа; должно быть, она вышивала их к свадьбе…
Началась двойная жизнь. Мунк описывает, как после любовного свидания идет домой и садится с семьей обедать. Отец и тетя ведут себя как обычно, даже не подозревая, что происходит. А на следующий день его снова грызет тоска, он постоянно думает о вчерашней встрече, вспоминает ее во всех подробностях.
Потом он случайно встречает Милли на улице и, проходя мимо, шепчет: «Вечером, в семь».
Связь с Милли, даже если оставить в стороне вопрос ее измены мужу, мучительна для Эдварда. Прелюбодеяние означало для него нарушение всех нравственных установок, принятых в семье. Карл Таулов тоже не шел у него из головы. Конечно, супруг Милли был пустым щеголем: «Он оглядел свои ноги, одетые в элегантные высокие сапоги для верховой езды. Правда, красивые? Из России привезли». Но как бы то ни было, он служил военным врачом во времена русско-турецкой войны и вернулся домой со множеством турецких орденов, так что ему вряд ли можно было начисто отказать в силе характера. «Муж убьет его – он ощущал, как острый кинжал пронзает его плоть, его сердце…»
К тому же и отношения любовников были непростыми: «И все же ему казалось, что она любит его, – во время их последнего свидания она как будто пыталась все поправить». Но больше всего Мунка беспокоило, что он не в состоянии сосредоточиться на работе:
Все, что бы он ни писал, было плохо. Художник К. сказал ему: если он будет продолжать в том же духе, все пойдет псу под хвост. Беспокойство, нервное напряжение – стоит ли того эта любовь? Он даже не был уверен, любит ли ее – так она была не похожа на женщину его мечты.
При таких обстоятельствах нечего было и надеяться, что Мунк покажет что-нибудь значительное на Осенней выставке 1885 года. Впрочем, саму по себе представленную им картину трудно назвать незаметной: портрет в полный рост, 1,8 на 1 м, в духе Веласкеса, которого он видел в Лувре. На портрете изображен не общественный деятель, чего следовало ожидать, если исходить из размеров картины, а молодой, никому не известный художник Карл Енсен-Ель. Небрежно опершись о трость, с сигарой в другой руке, он с ироничной улыбкой денди свысока взирает на зрителя. Фигура написана грубыми мазками, детали не прописаны, угол комнаты, служащий фоном, едва набросан, в нескольких местах проступает холст. Но портрет выполнен живо и с юмором.