Её лучшая роль

Ли Роберта

Вернувшись в понедельник на работу, Энн вошла в белый с черным холл с таким чувством, что пришла домой. Осознав свою любовь к Полу, она оделась с особой тщательностью, на ней было одно из платьев привезенных матерью из Сассекса. Гостиная была пуста, но сквозь французские окна доносился стук машинки, и она вышла на лужайку за домом. Ее тень упала на гамак, и Пол посмотрел вверх:

— Снова опаздываете.

— Нет, не опаздываю, — радостно ответила она. — Это вы рано. Я думала — вы не вернетесь до середины дня.

— Я передумал. — Он нахмурился. — По какой-то дурацкой причине я недоволен пьесой.

— Но ведь вы только что кончили ее переделывать!

— Значит, мне придется переделать ее снова. Что-то в ней не так. — Он крепко потер щеку, небритая щетина заскрипела. Вид его, небритый и всклокоченный, вызывал у нее неодолимое желание броситься ему на шею. Вместо этого она благовоспитанно села рядом.

— Где, вы считаете, она пошла вкривь?

— Это не пьеса пошла вкривь, а я. Я писал ее как комедию, а сам теперь не считаю ее смешной.

Энн затаила дыхание. Она закрыла и открыла глаза и, решившись, произнесла:

— Я тоже не считаю ее смешной. Я все думала, когда же вы это сами поймете.

Он слегка повернулся, чтобы посмотреть на нее, и от движения его тела гамак закачался. От ветерка, поднятого колыханием гамака, ее мягкие волосы поднялись и упали на щеки.

— А теперь, когда я понял это, — тихо проговорил он, — как по-вашему, стану ли я лучше?

— Вы и так хороший человек.

Она прикрыла глаза, стараясь не смотреть на него. Он сидел и рассеянно хмурился на божью коровку, расправлявшую крылья у него на руке.

— Я чувствовал, что меняюсь с тех пор, как вернулась Сирина. Она была пугалом в моих мыслях с момента, когда убежала с Эдди. Но видеть ее снова, разговаривать с ней, быть с ней — заставило меня лучше разобраться в себе самом.

Энн с болью слушала это. Она хотела сказать ему, что он совершенно не прав, заставить его понять, что он никогда не будет счастлив с рыжеволосой актрисой. Он ошибался, думая, будто Сирина сможет дать ему более глубокое проникновение и понимание людей! Она жила поверхностной жизнью, не зная, что происходит в глубине, и не заботясь об этом.

«Это я помогла тебе, — думала она. — Ох, Пол ну почему ты не видишь этого?»

Как бы ощутив ее напряженность, он наклонился ближе к ней, спиной опершись на гамак.

— Я не знаю, что делать, Энн. Оставить пьесу сатирической или сделать ее полностью серьезной?

Она не ответила, но всеми фибрами души желала, чтобы он принял такое решение, какое она хотела. Гамак перестал качаться, и, когда он совсем остановился, белая бабочка опустилась на одну из подушек.

— Я переделаю ее, — внезапно сказал он. — Если вы согласны поработать сверхурочно.

— Буду рада вам помочь.

— Спасибо, малышка.

— Пять и шесть десятых фута не такой уж маленький рост, — запротестовала она.

Он ухмыльнулся:

— Я всегда мысленно считаю вас маленькой. Может, это потому, что вы такая тощая.

— Я не тощая! — с бессознательным кокетством парировала Энн.

Он повернулся к ней и стал ее разглядывать, заставив почувствовать неловкость оттого, что ее платье сбилось выше колен. Она стесненно поправила подол, но этот жест привел к эффекту, противоположному тому, к которому она стремилась. Его глаза потемнели. Он поймал ее в объятия, и его лицо, склоненное прямо над ней, заслонило солнце. Время остановилось.

Она смотрела ему в глаза, а ее веки начали опускаться, губы их встретились. Он нежно прижал ее к себе, но когда она расслабилась в его объятиях, нежность поцелуя перешла в страсть, и он вжал ее в подушки. Голова его покоилась у нее на плече, и она ласково перебирала его волосы. Он что-то мягко пробормотал, и она совсем расслабилась, не желая испортить этот чудесный момент.

— Когда я тебя целую, ты становишься совсем другой, — хрипловатым голосом бормотал он. — Нежная, теплая и испуганная.

— Не испуганная, — прошептала она.

— Испуганная. Ты ужасно боишься меня и себя саму. Не нужно. Я не обижу тебя.

— Вы можете сделать это, сами не желая того.

— Нет, дорогая, не сделаю.

От этого ласкового «дорогая» все поплыло перед ее глазами, она крепче прижалась к нему.

Наконец они отодвинулись друг от друга, и Пол, потерявший свое привычное сардоническое спокойствие, откинулся на свою часть гамака и вытащил из кармана сигареты. Энн, устроившись поудобнее на подушках, полузакрыв глаза, смотрела, как он курит.

— О чем вы думаете? — мягко спросила она.

— О пьесе. — Повернув голову, он увидел на ее лице разочарование. — Не смотри так, я делаю тебе комплимент. Когда мои мысли прямо от тебя переходят к пьесе, которую пишу, это потому, что ты часть ее.

— Это самый приятный комплимент, какой вы мне делали. — Она перекинула ноги через край гамака и встала.

— Не надо этого, — сказал он, поднимаясь на ноги.

— Чего?

— Не вставай так. Это плохо влияет на мое давление.

Уголки ее губ поднялись.

— Может, мне лучше накинуть плащ-палатку?

— Если ты так сделаешь, я залезу в эту палатку вместе с тобой!

Рассмеявшись, он поймал ее руку и повел в кабинет. Усадив ее за письменный стол, он подошел к серванту налить себе чего-нибудь выпить.

— Я собираюсь Фрэнка тоже переделать. Сделать, если смогу, его роль побольше.

Энн ухмыльнулась:

— Для Лори Лэнгема чем больше, тем лучше.

— Лори? — Голос Пола прозвучал так странно, что она повернулась к нему.