Ее любовная связь
Шрифт:
— Должна сообщить тебе, что сегодня утром поверенный телеграфировал о прекрасном известии. По моему указанию на мое имя была оформлена аренда небольшого дома — это таунхаус — поблизости от Белгрейвии.
Оливия замерла, не донеся лимонное печенье до рта.
— Ну что же, дорогая, думаю, пора. Я больше всех буду рада, когда ты сбросишь это вдовье облачение и вернешься к живописи. У тебя талант, Божий Дар…
— …и не расточай его попусту, — в один голос с матерью продекламировала Кассандра. — Тебя порадуют мои планы. В этом году я планирую выставки в Лондоне
Смерть мужа была для нее нежданным и тяжелым ударом, но в то же время дала шанс начать жизнь сначала.
— Я не допущу; чтобы вокруг снова вились матримониально настроенные джентльмены и погубили все мои амбициозные планы.
На этот раз она не изменит своему предназначению. То, к чему она стремится больше всего на свете, будет принадлежать ей. Она станет достойна прилепившейся к ней клички «импрессионистка». Мэри Кассатт со своим «Ребенком в соломенной шляпе», Клод Моне с «Женщиной с зонтиком», Эдгар Дега с «Танцовщицами в баре» и Кассандра Сент-Клауд с… с чем? Она унеслась мыслями в мир сверкающих красок и живописных мазков и почти не слушала рассуждения матери.
— …когда станет известно, что молодая вдова поселилась в собственной резиденции?
— Ну разумеется. Все сочтут, что у меня появился любовник. — Кассандра пожала плечами. — Пусть думают что хотят. Мне безразлично.
— Понятно, — усмехнулась Оливия. — Значит, свобода, Кэсси? И когда все это произойдет?
— Я начну перебираться завтра. Моя бесценная компаньонка, тетя Эсми, покидает Росслин-Хаус. Едет в деревню ухаживать за больной сестрой. — Кэсси поставила чашку на стол и широко улыбнулась. — Все складывается чудесно. Я сумею убежать от родни мужа.
— Я бы сказала, что после шести месяцев брака и двух лет вдовства это будет только справедливо. — Мать Кассандры выразительно закатила глаза, потом ее голос смягчился: — Ты выполнила свой долг, дорогая.
В комнате наступила тишина, словно обе женщины вдруг осознали, что разрыв с семьей покойного мужа Кассандры стал реальностью. Затем, отхлебнув чаю, Оливия с улыбкой заглянула в глаза дочери.
— Я была приятно удивлена, что ты узнала звуки сексуального удовлетворения, дорогая. Хочется верить, что при жизни Томас умел доставлять тебе удовольствие.
Кассандра плотнее сжала губы. Как мама любит шокировать!
Доктор Оливия Эрскин бестрепетно бросала вызов общепринятым установлениям — именно так называл эту ее манеру отец Кассандры, — и молодая женщина ответила единственно разумным образом:
— Да, мама. Он прекрасно знал, где располагается нужная точка и что надо делать, когда до нее доберешься.
На самом деле Томасу не часто доводилось видеть ее в состоянии полного блаженства. Щеки Кассандры вспыхнули, но мысль, что мать ее одобряет, принесла некоторое удовлетворение.
Оливия улыбнулась:
— О, знаменитая магия нежного, утонченного массажа!
Временами Кассандре хотелось знать: каково это — иметь сдержанную мамашу преклонного возраста? Она отодвинула чашку.
— Тема, конечно, весьма занимательная, но, боюсь, мне пора идти. Я должна увидеться с мистером Доудсвеллом. На прошлой неделе я завезла ему папку с рисунками, которые он любезно согласился просмотреть и оценить с профессиональной точки зрения.
— А как дела в галерее? После того нелепого приема, который он устроил Уистлеру… — Оливия щелкнула языком. — Когда я думаю о том, насколько твои работы смелее по сравнению со скромным маленьким портретиком его матери, у меня невольно возникает надежда, что Доудсвелл одумается и предоставит тебе место в галерее.
— Да ладно, мама. Пусть делает что хочет. Будешь мне позировать? Может, в наклонной позе — «Нагая Оливия»?
Оливия едва не поперхнулась печеньем.
— Надо сказать, что твой отец всегда восхищался моим задом.
Кэсси натянула перчатки.
— Если когда-нибудь надумаешь оставить медицину, обещай, что не станешь заниматься художественными выставками. Ты в два счета разделаешься со всеми владельцами галерей на Бонд-стрит.
И, послав матери воздушный поцелуй, Кассандра вышла из комнаты.
Глава 2
Зено выбрался наконец из знаменитого борделя и, чтобы развеять дурное настроение, решил пройтись пешком. Он направился к Пиккадилли-серкус, где было легко найти кеб.
После нескольких лет работы в полиции у человека появляется чутье. Что-то в этом маленьком инциденте с Китти заставило его насторожиться. Казалось, он поднес спичку к динамиту. На перекрестке Хеймаркет и Шефтсберри Зено втянул в себя закопченный воздух и заметил, как из кеба выходят пассажиры.
— Уайтхолл, номер четыре.
— Станет вам в два шиллинга.
Зено бросил на возницу мрачный взгляд.
— Это вдвое против обычной цены. Побойтесь Бога!
— Такое время суток. Кебы нарасхват.
Черт возьми, чистый грабеж. С тех пор как начались работы по расширению подземки, кебмены превратились в настоящих грабителей с большой дороги.
Зено раздраженно откинулся на жесткую кожаную спинку сиденья. Последнюю группу бомбистов он ловил восемнадцать месяцев. Еще полгода прошло до обвинительного вердикта и приговора. В нескольких случаях его дела против известных заговорщиков так и не дошли до суда — не хватило доказательств, чтобы представить их королевскому прокурору. Папки с ними отправились в архив, и сейчас Зено рвался как можно скорее вернуться к себе в офис и стряхнуть с них пыль.
Кеб остановился. Зено бросил вознице две бумажки, кивнул постовому у дверей и, перепрыгивая через ступеньки, помчался наверх.
Пожилой уборщик поставил метлу и, почтительно коснувшись козырька фуражки, спросил:
— Начинаете что-то важное, инспектор Кеннеди?
— Кто знает, Берт.
И, бормоча себе под нос, он повернул к архиву и выбрал там несколько папок. У себя за столом порылся в первой из них и нашел лист, озаглавленный «Кровавая четверка». За несколько лет туда добавлялись и вычеркивались имена самых разных людей.