Ее маленькая тайна
Шрифт:
Из церкви мы вышли вместе. Я заметила черный джип «Опель», на котором обычно ездил Резо, машина стояла возле церковной ограды, радуя взор прихожан.
— Я не знала, что ты ходишь в церковь, — сказала я. Резо хитро прищурился.
— Вообще-то я не хожу в церковь, — ответил он, как всегда, немного подумав.
— А где мы встретились? — спросила я.
— А… На самом-то деле я ехал за тобой, — сообщил он мне с умным видом. Я с ним не очень-то церемонилась и сейчас подивилась:
— Да неужто?
Он кивнул,
— Должен тебе сказать, ты поступила не правильно.
— Когда?
— Утром. Уходить одной тебе нельзя.
— Почему? — спросила я, хмуря брови. Теперь он размышлял минуту, не меньше.
— Думаю, это не мое дело, — наконец проронил он.
— Что не твое? — растерялась я.
— Ну… ты спросила «почему?», а я ответил: думаю, не мое это дело. Папа велел быть рядом, и я тебе об этом говорил. А ты потихоньку сбежала.
— Не сбежала, — перебила я. — Я ушла. Это разные вещи, ты улавливаешь?
— Да, — кивнул он. — Ты ушла, но вроде выходит так, будто сбежала. Потому что ты ушла не правильно.
— А как правильно? — заинтересовалась я.
— Правильно значит зайти ко мне и сказать: «Резо, мы идем в церковь». Лучше всего предупредить накануне, тогда мы не будем задерживать друг друга. Ты поспеваешь за моей мыслью? — озаботился он.
— Поспеваю, — кивнула я, и он продолжил:
— Так вот, ты говоришь: «Мы идем в церковь», то есть ты идешь, это в общем-то одно и то же, потому что я должен быть рядом. Мы бы поехали на машине или прогулялись пешком. Если тебя раздражает, что я рядом, я бы держался в стороне,
Если нет — шли бы вместе. Если ты захочешь поговорить, то можешь просто сказать об этом.
— Ага… — обрадовалась я. — А как быть, если я хочу отправиться на машине, но не хочу, чтобы ты был рядом? Своей машины у меня нет.
Он задумался, нахмурился и даже почесал затылок.
— Можно попросить машину у Папы, — наконец заявил он. — Но скажу честно, вряд ли он разрешит тебе сесть за руль. Не потому, что не доверяет, ничего подобного, просто в городе большое движение, а ты неопытный водитель. Но попросить, конечно, можно.
— А если все-таки не разрешит? — продолжала настаивать я. Резо почесался вторично.
— Думаю, нам придется все-таки поехать в одной машине, я буду молчать, а ты будешь думать, что меня нет.
— Как я могу думать, что тебя нет, если ты сидишь рядом? — восхитилась я.
— Ну… придется тебе представить, что меня нет…
— Ясно, — кивнула я головушкой, пытаясь понять, как мы умудрились встретиться с Резо у Папы, а не в третьем отделении городской психиатрической больницы. — Ты нажалуешься Папе? — спросила я и тоже почесала за ухом.
— Думаю, мне придется сказать ему, — заявил Резо. — Объяснить тебе, почему нельзя уходить одной, должен он. Я охранник, и объяснять не мое дело, мои слова вообще мало значат, а Папа — это Папа. — Он взглянул вопросительно, и я торопливо кивнула:
— Я поспеваю.
— Хорошо, — обрадовался он и наконец-то завел мотор. Я уже решила, что он задумал уморить меня в своем «Опеле»: утро жаркое, а он изловчился приткнуть машину на самом солнцепеке. — Ты не думай, ничего личного, — заявил он, как видно, желая меня утешить. — Я просто скажу Папе, а он поговорит с тобой, чтобы тебе все стало ясно. — Тут Резо хитро усмехнулся и добавил:
— Хотя сегодня мне пришлось нелегко. Чуть-чуть тебя не проворонил.
«И чего дураку не спится», — со вздохом подумала я, разглядывая Резо. Несмотря на жалобы и «чуть-чуть», одет он был в свой любимый темный костюм и черную шелковую рубашку. Такой наряд вызывал восхищение, с утра было градусов двадцать пять, а к обеду обещали за тридцать. Ворот-"стойка" плотно обхватывал могучую шею, все пуговицы застегнуты.
— Тебе не жарко? — спросила я.
— Сегодня душновато, — согласился он, но ни пиджак, ни ворот рубашки так и не расстегнул.
Мы подъехали к дому, Папа пил на веранде чай, нас встретил с улыбкой. Я пошла мыть руки, а Резо, наклонясь к уху хозяина, принялся на меня стучать. Когда я вернулась, верный страж исчез, а Папа все еще улыбался, но как-то заискивающе.
Я рассказала, что ходила в церковь, а он, не без труда подбирая слова, начал воспитательную работу.
— Варя, тебе надо было сказать, что ты идешь в церковь.
— Я хотела, но вы еще спали, а беспокоить я не решилась.
— Надо было сказать Резо.
— Я не должна выходить из дома? — немного подумав, спросила я.
— Что ты, Варя, можешь делать, что захочешь, но я должен быть уверен, что с тобой ничего плохого не случится. Времена нынче такие… — Папа принялся распинаться в том же духе, а я слушала, скромно потупив глазки, думая при этом: «Давай, дядя, вешай мне лапшу на уши и заливай ее сладеньким сиропом».
Одно стало совершенно ясно: я буду находиться под неусыпным контролем, и, если попытаюсь хитрить, контроль ужесточится, а я, само собой, попаду под подозрение.
Поняв, что отделаться от Резо не удастся, я решила его приручить. Мы играли в шахматы под сенью лип, и я спросила:
— Резо, как ты оказался в нашем городе? — Следует упомянуть, что говорил он без акцента, похож был не на грузина и не на русского, а на хитрого примата. И то, что он в нашем городе родился и дальше Москвы никуда не ездил, было мне доподлинно известно, но задушевные разговоры начинать с чего-то надо, и я начала с вопроса.
— Вообще-то я здесь родился, — заявил он, почесал за ухом (была у него такая привычка, хотя, может, не привычка, может, у него бло-хи?), взял пешку, подержал в руках и поставил на место.