Её несносный студент
Шрифт:
Ну что он со мной делает? Я ведь сама не своя стала, думаю о нем двадцать четыре на семь, обо всем на свете в его присутствии забываю. Так ведь нельзя, нельзя настолько привязываться к человеку.
— Пойдем.
Егор выходит из машины и прежде, чем я успеваю что-либо понять, открывает дверь с моей стороны и подает мне руку.
Оглядываюсь вокруг, благо нет никого. Нужно срочно прощаться, пока никто не ничего не понял.
— Прекрати так напряженно думать.
Словно прочитав мои мысли, Егор хватает меня за руку, так сильно, что нет у меня ни единого шанса
— Егор, хватит, не надо.
— Ты стыдишься меня? — он просто добивает меня этим вопросом.
Настолько он неожиданный, что я просто застываю на месте с открытым ртом.
— Ты дурак что ли? — восклицаю слишком возбужденно, когда до меня наконец доходит смысл его слов.
— А как тогда понимать твой животный просто страх быть замеченными вместе? — он говорит спокойно, вот только я-то знаю, что спокойствие его нарочитое, ненастоящее. Я слишком хорошо его выучила за эти несколько недель, научилась считывать эмоции. И сейчас Волков злится, в руках себя держит, конечно, как иначе, но злится.
— Я просто не хочу проблем, ты можешь это понять? Преподавательница и студент-первокурсник — это же скандал, — отворачиваюсь от него, всхлипываю обижено.
Ну как он не может понять, что последствия для меня фатальными будут?
— Не будет у тебя никаких проблем, прекрати себя накручивать. Встречаться со своими студентами законом не запрещено.
— Зато уставом запрещено.
— Нет такого запрета, не звезди, звезда моя, — он ухмыляется, а мне его стукнуть хочется, сильно. Потому что прав он, гад умный, прав. И наверняка на все мои аргументы уже подготовил логичные и весомые контраргументы, вот только мне от этого не легче.
Я и так каждый день жду подвоха, вздрагиваю при каждом звуке, по ночам от кошмаров просыпаюсь. И причины у меня на это есть веские. Проблема в лице отца Егора никуда не делась и не денется, я вообще до сих пор не понимаю, как вышло так, что он ни разу не заявился, не устроил скандал. Наверняка ведь знает, точно знает, с кем сын его время проводит и где живет.
И не верю, ни капли не верю, что смирился Евгений Николаевич с подобным мезальянсом.
Он мне ясно дал понять, чтобы от сына его я подальше держалась и не претендовала на единственного и неповторимого Егора Волкова, потому что не пара я ему совсем, и другого полета он птица. И я держалась, хотела держаться, правда, но не смогла, просто не смогла.
Егор, он же, как танк, напролом прет. Никаких возражений не терпит, мою и без того слабую волю подавляет. А я хочу, хочу подавляться. Не хочу сопротивляться, потому что с ним себя живой чувствую, потому что его хочу. И это неправильно, конечно, и отец его во многом прав, естественно, и эгоистично это с моей стороны вот так в омут с головой бросаться, но так хочется, до безумия хочется броситься.
— Меня ведь уволить могут, — выдыхаю обреченно.
Опускаю взгляд на черные ботинки Егора.
— Никто тебя не уволит, прекрати нести чушь.
Поспорить он мне не дает, тянет на себя и впивается в губы жестким поцелуем. Прямо на улице, напротив универа!
Ненормальный!
— Ты что творишь, — шиплю, когда
— Я целую свою девушку, имею право, — он улыбается, как довольный, объевшийся сметаны котяра.
— Мы же договорились, ты обещал, что никто не узнает, ты…
— Я ничего не обещал, просто согласился с твоими условиями, на тот момент они были приемлемы, теперь — нет.
— Ты… да знаешь что, — дергаюсь, а он только крепче меня держит.
— Знаю, малыш, не кричи, дома покричишь, ночью, в подушку, — шепчет мне в губы и улыбается, гад, но такой очаровательный, — я люблю тебя, Ксюш, мы вместе, мы живем вместе, я каждую ночь слушаю твои стоны, и собираюсь слушать их дальше. Я нашел общий язык с твоей дочерью, и давай откровенно, она от меня без ума. Твоя мама, оставив тебя со мной, считай, нас благословила. Поэтому, Александровна, прости, но я не собираюсь прятаться, как какой-то школьник.
— С тобой невозможно серьезно разговориться, — вот злилась же, злилась на него, а теперь улыбаюсь, как умалишенная. Вот как он это делает?
— Сейчас ты по идее должна сказать, что тоже меня любишь.
У меня улыбка в тот же миг с лица сползает. Я напрягаюсь всем телом и Волков, конечно, это чувствует. Отворачиваюсь, поджимаю губы. Он прав, в общем-то. Должна, а не могу. Просто не могу. Потому что однажды уже обожглась, и не важно, что тогда я девчонкой сопливой была. Я открыто говорила о своей любви, а потом была жестко опущена на землю. Мягкой посадки не случилась, карета превратилась в тыкву, а прекрасный принц умотал в столицу, оставив после себя боль и разочарование. А еще страх… Страх обжечься снова. И Егор мне повода сомневаться, конечно, не давал, но… Да я и сама толком не понимаю, что «но».
— Ксюш, ну ты чего, не грузись, малыш, я же пошутил, — Егор снова меня обнимает, гладит по голове, целует в макушку. — Пойдем, и выброси дурь из головы.
— Ты не злишься? — спрашиваю осторожно, едва слышно.
— Александровна, мы всего пару минут стоим на морозе, а ты себе уже мозги отморозила. Все, топай давай.
Он подталкивает меня в сторону входа, и я иду, улыбаюсь, как дура, и иду.
В холе мы прощаемся, Егор нехотя уходит на пару, а я иду на кафедру. Я специально пораньше приехала, чтобы перед парами немного подготовиться, в конце концов я на больничном три недели проторчала, шутка ли. Вряд ли за это время что-то кардинально поменялось, но министерство образования у нас порой чудит, а кафедра у нас все же экспериментальная, можно сказать.
По пути я успеваю немного успокоиться, меня все еще немного потряхивает, но вроде ничего страшного не произошло, никто нас видеть не должен был. На факультете сейчас пусто практически, народ начнет подтягиваться минут через двадцать, не раньше.
Однако, я не успеваю переступить порог кафедры, как слышу за спиной противный голосок главной змеи нашего серпентария, то есть коллектива, конечно.
— А ты, Ксюша, я смотрю ушлая.
Я оборачиваюсь, Оля стоит примерно в метре от меня, уперев руки в бока и постукивая носко своего модного и стоящего немалых денег сапожка.