Ее последний герой
Шрифт:
Его подташнивало от вранья. Близкие друзья по-прежнему предавали, женщины уходили к более успешным, деньги все так же играли решающую роль. Деньги, слава, возможности. И он по-прежнему хотел того же самого. Любви красивых женщин, желательно – самых красивых. Денег, дающих свободу и размах. Машину, новую, последней марки, квартиру, розовый унитаз, нержавеющую кухонную мойку, белую спальню с позолоченными вензелями, копченую колбасу и икру в финском холодильнике, твидовый английский пиджак, туфли из мягкой замши. Загранкомандировки, пусть в ту же Болгарию. А ведь бывали и Италия, и Франция, и даже невозможная Австралия… Все это оказалось гораздо важнее, чем то, о чем он мечтал в юности: сказать свое слово, оставить
И женщин он выбирал по тому же принципу. Чтобы самая-самая. А самые-самые оказывались неверными, капризными, мелочными, расчетливыми. Им всегда было мало и хотелось больше. И они уходили туда, где было это «больше». Квартира больше, машины лучше и поездки чаще.
Друзей он стал подозревать в неискренности. Неуспешные – точно завистники. Успешные – вообще сволочи. Переступят, не моргнув глазом: отберут сценарий, подлизавшись к главному редактору и подпоив худсовет, – подло, по-мелкому. Соврав, например, что он, Городецкий, смертельно болен и окочурится на середине картины.
Все кругом врали, улыбаясь друг другу в глаза. Поливали приятеля за его же спиной. Доносили начальству. Стучали в загранкомандировках: напился, спустил деньги на баб, купил то, что ему не положено. И самое печальное, что выживали именно те, кто лгал, льстил, наушничал и пресмыкался лучше и успешнее других. А те немногие, кто оставался честен и не поддавался соблазнам, те, кто бился головой в закрытые двери, разбивал лоб и сердце, кто наивно и искренне верил, что может что-то улучшить и изменить в жизни, тот, кто наплевал на замшевые пиджаки и продолжал жарить пустую картошку на коммунальной кухне… Они ломались. Спивались или умирали молодыми. Часто – по собственной воле. Петля, окно, упаковка димедрола…
Путь правды был шаткий, коварный. И он выбрал другой. И казалось, все бы ничего… Только те, кто шел с ним по тому, «сладкому», почему-то выжили. По-прежнему держались на плаву. И были очень довольны жизнью. Мелькали в телевизоре, светились на фестивалях, носили новые пиджаки из вечного английского твида. И поддерживали под острый локоток прекрасных женщин – новых и молодых.
А он – нет: не выжил, не выплыл. Он готов был платить – и платил. Но почему? Почему он и еще жалкая кучка таких же, как он, неудачников? Почему не все, кто шел на сделку с совестью? Или есть счастливчики и есть те, кто платит за всех?
Он же был не хуже других, ей-богу! Дорогу переходил, но не стучал, никого не закладывал. Жену у друга не уводил, детей не бросал, просто так сложилось. Да, зачерствел, покрылся бегемотьей шкурой, толщиной в полметра. И при этом стал до противного сентиментальным в глупых, ничтожных моментах и очень пытался это скрыть. А истинное, глубокое горе его вообще не трогало. Потому что от истинного горя он старался закрыться и убежать.
Стал нетерпим к человеческим слабостям, нежа и поливая теплой водицей свои, родные. Стал не в меру брюзглив, придирчив и по-старчески капризен – короче, полный набор того, что он всегда ненавидел в людях.
Страдал от одиночества и отвергал любую помощь. Избегал общения. Презирал новомодных «творцов», варганящих сериалы из дерьма, и возмущался их заоблачными гонорарами. Не только возмущался, но и завидовал им, боясь самому себе в этом признаться.
Пытался убедить себя, что все это – слава, деньги, поклонники – ему не нужно. Всю эту пену, мелочь и пустую суету получил в своей жизни сполна. Накушался за троих. По сути, чего ему надо? Да ничего! Свежая газета по средам, та, которой он еще доверял. Пиво. Яичница у умелицы Нинки. Курица из духовки на ужин. Книги, они, слава богу, есть. Старые. Новые, по бешеным ценам, ему неинтересны.
Лекарства? Да не пьет он их! Правда, когда жмет затылок… Ну, или слева в груди… Идет к соседке, милой бабульке из квартиры
Словом, что в сухом остатке? Противный старпер, возражающий против всего. Одинокий, потерянный пень, брюзга и зануда.
Вот и радуйся на старости лет. Тебя же все раздражали! Все – жены, дети, любовницы, друзья. Ты так устал от непонимания. От людской тупости, алчности и неискренности. Ты так жаждал уединения, так о нем мечтал! Вот и получи.
Только Господь его не услышал. Не одиночества. Уединения! А это ведь разные вещи, совсем разные. Только там, наверху, не расслышали. Наверное, так наказали.
И еще эта девица из журнала… Вот не шла она из его атеросклеротической башки! И почему, спрашивается? Сам не понимал.
В который раз Анна набрала в поисковике фамилию Городецкий. Ничего нового. Все уже прочитано и выучено. Надо что-то делать. Чем-то зацепить этого упрямого старого осла. Найти то, от чего он не сможет отказаться.
Через пару часов наконец показалось, что нашла. Она перечитала текст еще три раза и поняла: есть! Есть то, что его непременно заденет. Итак…
Длинное интервью знаменитого артиста того времени. Однако этот когда-то златокудрый любимец всех советских женщин до сих пор оставался в тренде. Правда, теперь он играл не монтажников-высотников, сталеваров-стахановцев и лихих водителей грузовиков, а директоров заводов, усталых честных губернаторов и таких же честных и не понимающих реальности председателей правлений банков. Тех, кого ставят на место и называют «фунты». Которые в итоге садятся, а их товарищи успевают сбежать на Канары, естественно прихватив с собой все нехилые деньги.
Актер без характерной для своих ровесников тоски вспоминал прежние времена, не забывая повторять, как сильно он их ненавидел. Как ненавидел и свои роли, всех этих «честных коммуняк», сказал он. Новые времена пришлись ему по нраву больше – и «честные губернаторы», видимо, не смущали. Он превозносил режиссеров нового времени, не забывая поливать грязью прежних коллег. Жизнью он был доволен вполне – демонстрировал роскошную тачку, загородный дом и молодую красавицу-жену.
Неожиданно знаменитость пустилась в воспоминания. Бог справедлив к подлецам, заявил он. Вот где, например, господин Городецкий, точнее, товарищ, потому что господином этому жалкому плуту не стать никогда? Почему он наверняка в нищете и забвении? А потому, что подлец! Укокошил первую жену, красавицу Лилию. Ах, какая была женщина! Нежная, тонкая, верная! Талантливая. Таких уже не найти, увы, на белом свете. Так вот, этот подонок взял, приручил, сломал и выбросил. Вот и поделом! Слава богу, есть на земле справедливость. И кстати, ведь открыли тогда дело. А этот… Вывернулся. Все обалдели. Даже при его-то прыти! Как, вы ничего не знали? И даже не слышали? Ну вы даете! Молодежь… Громкое было дело. А что толку? Нет прекрасной, замечательной женщины. А он есть. Отсиделся, нет, не на нарах, что вы! Я же говорю, отмазался. Уж! Нет, где-то на выселках, на «Узбекфильме». И даже там умудрился отснять очередное дерьмо. Представляете? Ни стыда ни совести! А потом вернулся. Жив курилка! Как ни в чем не бывало. И с новыми силами – новая жена, новая любовница. И начал строгать свои… шедевры… И за границу, представьте, поехал. А что, дело-то закрыли, как говорится, за неимением состава… И снова на коне въехал в столицу. Ну, не на белом, так на гнедом. А письмо-то было! Было письмо! Я не видел, но мне рассказывали.