Ее сердце
Шрифт:
Его, кресло, тоже можно понять, когда в него усаживаются двое вместо одного, да еще гитару пристраивают… Ему, креслу, тоже праздника хочется… Но кого это волнует?! Вот меня, к примеру, в данный момент волнуют вовсе не страдания любимого кресла Розы, а сама Роза. До начала пять минут, и где ее носит, скажите на милость? Она сразу после завтрака уволокла Санни в свою комнату старосты, и девчонки не показались даже на обеде. Неужели за целый день нельзя было собраться?!! Сколько можно марафетиться?! Даже Забини уже готовы, Аманда с Джеймсом прошествовали в Большой зал с полчаса назад… Ал еще раньше увел туда Ани-забияку
Закладывая очередной вираж, слышу сдавленный «Оххххх!» от немногих оставшихся в холле учеников. Вскидываю глаза — ну что там еще случилось?
Мир схлопнулся.
Кто сказал, что красный и золотой — цвета Гриффиндора? Это королевские цвета, цвета императриц и безграничной власти, цвета восторга и поклонения, цвета сладкого вина и звонких галлеонов, цвета страсти и триумфа…
Страсти темно-вишневого шелка, упоенно облегающего кремово-нежную грудь Розы, любовно охватывающего ее талию, покорно заплетающегося вокруг ее ног… Триумфального блеска золотой нити, замысловатым плетением сбегающей откуда-то с плеча и теряющейся в складках подола…
Вниз по лестнице ко мне величаво плывет обольстительно-неприступное сокровище. А у меня ноги ватные, и глаза норовят из орбит выпрыгнуть, и сердце в горле застревает — ну что оно там забыло? И, ради Мерлина, кто-нибудь, закройте мне рот!
Да, и Хью тоже помогите подобрать челюсть, если вам не трудно. Потому что царственное явление Розы было нарушено громогласным возникновением Санни: я даже не сразу сообразил, что густо-синее нечто, с дробным перестуком буквально скатившееся с лестницы и прилетевшее по счастливой случайности в руки Хью, было моей названой сестренкой.
— Решила подрабатывать бладжером! — Заявила Санни. — Вот, тренируюсь!
Весь пафос момента был безнадежно похерен, и мы ввалились в Большой зал с совершенно неподобающим в той ситуации гоготом. Но торжественное шествие вдоль строя студентов мы бы тогда точно не осилили.
Бал! Воздух, звенящий от музыки и эмоций, искрящийся от рождественских украшений и вспыхивающих страстей. И в центре этого праздничного беспорядка — Санни.
Роза, как выяснилось, весь день пыталась сотворить чудо, а именно — превратить Санни из гадкого утенка в лебедя. Но случай оказался клиническим, и тут уж никакая трансфигурация не справилась бы. Старания Розы были очевидны, но вечернее платье все равно шло Санни, как Хагриду — пеньюар. Ни модная стрижка, ни нанесенная умелой рукой Розы косметика не сделали Санни павой. Но, клянусь своим роялем, если бы кто рискнул сказать, что Санни некрасива — заавадил бы, и Азкабана не побоялся.
Санни сияла. Санни светилась. Раскрасневшаяся и счастливая, она кружила танец за танцем, перелетая от одного партнера к другому. Она организовала на танцполе самый большой хасапико, какой только видел свет. Она заставила профессора Поттера танцевать ламбаду. Она вылила на себя бокал пунша, сломала каблук и чуть не разбила голову об пол, споткнувшись посреди танца. Она устроила игру в фанты, едва не приспособив под это дело Распределительную шляпу, и бедной Аманде Забини пришлось плясать цыганочку
Пока с тихим всхлипом не осела на пол, держа в руке очередной фант — заколку Розы.
Тишина.
Сколько тишины…
В тишине Хью поднял Санни на носилки.
В тишине носилки плыли в Больничное крыло.
В тишине профессор Грейнджер стальным голосом отдавала указания перед тем, как отправиться с Санни в госпиталь.
В тишине Роза вынимала из прически заколки, а Хью развязывал бабочку.
В тишине я кусал губы до тех пор, пока кровь не закапала на белый воротник рубашки.
— Инсендио!!!
Взбешенный голос отца и жалобный треск сгорающей в волшебном пламени гитары прорезали тишину. Я удивленно оглянулся: откуда столько шума?
Видимо, какая-то часть меня все-таки не утратила связи с окружающей реальностью и услужливо сообщила мне, что я пропустил. В реальности отец орал на меня благим матом битых два часа. Повод был знатный: кто-то особо одаренный сообщил родителю, что я сплю с Розой Уизли, дружу с Поттерами, бренчу на гитаре и вообще веду антиобщественный образ жизни. Результатом отцовского гнева стало ритуальное сожжение моей гитары (не гитара и была, дрова зачарованные) и лишение личных денег (а вот это хреново). Отличный подарок на Рождество.
— Он не сползает, — тихо сказал я, наблюдая, как в огне плавятся струны.
— Что?!
— Ты спросил, почему у меня волосы ботиночным шнурком завязаны, а не лентой. Отвечаю. Шнурок не развязывается и не сползает.
Отец издает стон, вздох, шипение, рычание и очередные сентенции о том, что я кого-то там позорю и чему-то там не соответствую. А я могу думать только о Санни, которая уже неделю лежит в реанимации Святого Мунго, и к ней не пускают даже ее родителей. От мыслей о том, что это значит, мне хочется выть.
Отец все разоряется, его голос грубо рассекает благодатную тишину, снова опутывающую меня. Не надо, не лишайте меня моей тишины! Если тишина уйдет, я умру от грохота страха за Санни и боли за себя.
Смотрю на отца, почти не задирая голову. Наверное, у меня дикие глаза. Молчи, отец, умоляю тебя, молчи! Потому что если я сейчас осознаю то, что знаю уже давно… то, что происходит с ее сердцем… то, что происходит внутри меня и вокруг… я сойду с ума, и ты будешь первым, кто попадет под раздачу. Я наговорю тебе такого, о чем самые отъявленные сыновья-плохиши даже не думают думать. Я буду швыряться проклятиями, оскорблениями и всем, что подвернется под руку. Я буду вопить громче, чем ты только что. Я не хочу так поступать, ведь я все еще уважаю тебя, отец. Поэтому молчи.
Рука сама собой нашаривает в кармане галлеон. Фальшивый. Подарок Поттеров на Рождество. «Это если тебе надо с нами срочно связаться, — глядя в сторону, пояснил тогда Ал. — Просто подумай о том, кто тебе нужен, и у него монета нагреется… У нас у всех такие, и у отца, и у Гермионы…» Понятно стало, как Ал вызвал Грейнджер в Больничное крыло, когда я спасал Санни от Забинь, как Хью узнал о возвращении Санни из больницы осенью. Такие галлеоны использовали члены АД, их Грейнджер сочинила — читал в «Новейшей истории магии».