Ее сердце
Шрифт:
До отправления поезда осталось три минуты.
— Ее нет, Малфой, — тоскливо прошептал Хьюго.
И мне снова стало страшно.
В купе второго вагона я одной рукой поглаживал пальцы Розы, а в другой руке сжимал подарок Санни. Ее сердце.
Санни опоздала почти на месяц.
К отчаянной тоске по ней примешивалась тревога, но мы запрещали себе даже думать о самом худшем. Не знаю, как у других, а у меня получалось плохо. Хьюго совсем спал с лица, да и Поттеры приуныли.
Я коротал вечера в Восточной башне с гитарой и Розой. Частенько приходил Хью, и тогда мы молчали втроем: Роза зубрила
Мы снова окунулись в тягостное ожидание, которое, казалось, накрыло весь замок. Но в один из вечеров Хьюго вдруг отложил планшет, сунул руку в карман мантии и еле слышно уронил:
— Санни приехала…
Она и правда приехала. Стояла посреди восторженно гомонящей толпы, а ее улыбка сияла ярче тысячи Люмосов. И это было все, что от нее осталось.
Я наблюдал за охватившей всех безудержной радостью и не мог понять: неужели никто не замечает, как похудела, как осунулась Санни? Какой болезненно-угловатой стала и без того нелепая фигурка? Какие тени легли на щеках и вокруг ввалившихся глаз? Как отчаянно трепещет синяя жилка на тоненькой, как у воробышка, шейке, обозначая ритм ее умирающего сердца?
— Скорпи… — И даже ее приветственное объятие показалось мне усталым и слабым…
Я перехватил стонущий взгляд Хьюго и понял — он тоже это увидел. Значит, мне не показалось.
Но в тот вечер в Барсучьей гостиной снова было шумно и весело, снова были песни под гитару и бесконечное пиво, снова Толстый монах возмущался, что студенты «нарушают беспорядки», и я почти убедил себя: все нормально, просто Санни утомилась в дороге или не выспалась… Тогда мы с Санни в первый раз спели дуэтом под две гитары, и она радовалась, как маленький ребенок радуется первой волшебной палочке.
А когда пьянка-гулянка достигла апогея, — то есть часам к двум ночи — Санни вдруг подскочила и заорала:
— Блин, я ж забыла совсем! Мне такой танец показали! Всей толпой плясать можно! Так, становитесь в ряд, руки на плечи… да не себе, а друг другу…
И мы до утра, загибаясь от хохота, учились танцевать хасапико…
На следующий день во всех коридорах Хогвартса можно было наблюдать группки учеников: взявшись за руки, они сосредоточенно шагали и подпрыгивали в ритме старинного греческого танца. Хасапико стал общешкольным увлечением. Его разучивали даже в Слизеринской гостиной.
С приездом Санни мы как с цепи сорвались — сказалось проведенное по отдельности лето и месяц тоскливого страха за жизнь главной школьной заводилы. Подлили в корм миссис Норрис валерьянки. Как этот корм попал к директрисе, можно было только догадываться, но МакГонагалл несколько часов лунатиком бродила по школьным коридорам и глупо хихикала. Мы всем кагалом неделю чистили совятню, пока я неосторожно брошенным окурком чуть ее не спалил.
Месяц ушел на починку совиного обиталища. Конечно, это можно было сделать быстрее, но впятером, да без магии, да будучи абсолютно неприученными к столярно-строительному делу… Короче, было весело. Только сов жалко. Птичек на время ремонта переселили в избушку Хагрида, и бедный наш лесничий при всей своей любви к различной живности не находил в себе сил не материться в пять этажей на безвинных пернатых, ежедневно выгребая кучи совиного помета. А если учесть, что совы — птицы вредные и очень меткие… В общем, Хагриду завидовать не приходилось.
Традиционные субботники становились все отвязнее. Первокурсники, наслышанные о Хаффлпаффских
В ноябре Роз откопала где-то книгу по Чарам Замещения. Решив попрактиковаться, мы всего-навсего собирались во время ужина заменить кувшины с тыквенным соком на бутылки с вином. И все бы у нас получилось, если бы Санни не вздумала тоже помахать палочкой. В результате на столах вместо жареных кур появились живые совы. Многострадальные птицы были в высшей степени возмущены столь непочтительным обращением, и в знак протеста обосрали все горизонтальные и не очень горизонтальные поверхности. Естественно, ни о каком ужине больше не могло быть и речи, поскольку еда, посыпанная перьями и приправленная птичьим дерьмом, энтузиазма ни у кого не вызвала.
Мы с Розой сконфуженно переглянулись через столы — идея практиковаться в Чарах Замещения на продуктах питания принадлежала нам. По этим переглядкам нас и вычислили. За громогласным разоблачением последовал двухчасовой разнос в директорском кабинете, и, ей-Мерлин, я предпочел бы отдраить зубной щеткой Большой зал, чем выслушать эти нотации еще раз. Впрочем, отчищать Большой зал от следов совиной жизнедеятельности нам тоже пришлось. И понурое настроение Розы не смогла исправить даже Санни, явившаяся с гитарой поддержать наш боевой дух. Оно и понятно: мне грозил лишь очередной родительский вопиллер, а вот Розу ждал содержательный разговор с матерью. При такой перспективе на месте Розы я бы предпочел повеситься на Дракучей Иве… Хотя мне и на моем месте неплохо доставалось.
Словом, жизнь шла своим чередом и была бы прекрасна и удивительна, если бы не одно «но».
Санни.
Она веселилась так отчаянно, так самозабвенно, что от этого веяло обреченностью. Она как будто пыталась выбрать за считанные дни всю радость, отпущенную человеку на нормальную жизнь. Очертя голову кидалась в любую авантюру, разучивала десятки новых песен…
Но чем сильнее она торопилась жить, веселиться, петь, тем лучше я понимал: Санни умирает.
Она угасала на глазах. Участились приступы, и не было недели, чтобы я или Хью не доставляли ее в Больничное крыло. Санни принимала огромное количество лекарств, от которых ее ужасно тошнило — из-за этого она почти перестала есть. Она слабела с каждым днем, тем страшнее выглядели ее жалкие попытки продемонстрировать всем, что все в порядке. По субботам Санни перестала засиживаться с нами до утра, отправляясь спать часа в два-три ночи и оставляя меня развлекать народ. Как это было на нее не похоже… Наверное, не было таких богов, которым бы я не молился за Санни. Все, что мне оставалось — это наблюдать, как она умирает, и молиться.
… Мы с Санни договорились встретиться в Восточной башне после ужина — поиграть и поболтать. Поднимаясь по лестнице, я встретил Хьюго. Он мчался вниз, не разбирая дороги, и на мой оклик лишь наградил меня совершенно не свойственным ему злобным взглядом.
Санни сидела на подоконнике и мяла пальцами сигарету.
— Что ты с ним сделала? Укусила за нос?
Не поворачиваясь, Санни покачала головой.
— Эй, сестренка…
Санни опустила голову еще ниже. Отложив сигарету, она достала из кармана мантии блистер и принялась дрожащими пальцами вышелушивать из него таблетку.