Ее темные крылья

Солсбери Мелинда

Удивление: Ты хочешь покинуть Остров?

Да. Но только если ты со мной.

Конечно.

И так далее. Плетение гобелена работает, если участвуют двое. Не обязательно одновременно, иногда нужно раскрыться одному, иногда — другому. Но все объединяется в конце.

Я шепчу в темноте Бри, что не думала, что меня полюбят, потому что, если моя мать не могла, если она просто бросила меня, то кто остался бы?

Бри говорит,

что хотела брата или сестру, потому что родители любили ее слишком сильно, а ей хотелось свободы, как у меня.

Я в восторге, что папа женился на Мерри, крутой, знающей много о птицах, и ей нравилась я, и она любила его, и он нуждался в этом. Мы нуждались в этом.

Бри радуется, что ее мать была беременна, младший ребенок отвлечет родителей для ее независимости.

Мы, планирующие визит к Оракулу. Невесты Артемиды.

Я сплю с Али впервые, потом во второй и третий раз, но это разочаровывает. Бри признается, что ей нравится Ману, и она сделает шаг, но узнает, что он — гей и любит Ларса.

Я плачу на плече Бри, потому что Али стал далеким и холодным, его глаза не горят, и он не целует меня, не обнимает после секса, настаивая, что у него есть срочные дела.

Бри говорит мне, что я вела себя глупо и требовательно, может, мне лучше было дать ему шанс понять, чего он хотел.

Я думала, она помогала мне. Она помогала себе.

— И? — говорит Алекто. — Расскажи, как ощущается поцелуй с богом.

Я не могу сказать ей, что поцелуй дал мне ощутить надежду впервые за месяцы, словно разбудил Спящую Красавицу. Я не могу объяснить, как больно, что он стыдится этого. Меня. Но я должна рассказать ей что-то, ведь она права. Есть правила. Око за око.

— Хорошо, — говорю я Алекто, глядя на веревку вокруг запястья.

Я описываю, где были его ладони, как его губы прижимались к моим, потому что таким я могу поделиться — это было тем, что видели все на Фесмофории.

Я не раскрываю ей то, что никто не видел и не знает. Что я затерялась в поцелуе на миг. Я не говорю ей, как хотела увидеть его снова. Я не говорю, что надеялась. Я не говорю, что боюсь, что его стыд и сожаления разобьют меня.

Алекто не знает меня достаточно хорошо, чтобы видеть, что я сдерживаюсь. Только Бри заметила бы.

— Ты поцеловала бы его снова? — спрашивает Алекто.

Я качаю головой, словно я выбираю.

Она хлопает меня грубо по руке. Это неожиданно и мило. Это делает меня храброй.

— Ты поможешь мне уйти домой? — спрашиваю я.

— У нас нет такой силы. Мы не можем ходить в мир смертных.

Я беру нарцисс, обвисший и жалкий.

— А это? Или свежий? Это сработало бы?

Алекто качает головой.

— Цветы тут не растут. Тут ничего не растет.

— Другого способа нет? — говорю я, подавляя раздражение. — А Гермес может меня забрать?

Алекто качает головой.

— Он не может вмешиваться. Он поклялся.

— И все? Я застряла в Подземном мире? — я опускаю голову на ладони, тру лицо. Это не может происходить.

— Ты можешь остаться с нами, — мягко говорить Алекто. — Мы этого хотим.

— Я не могу, — я опускаю руки. — Я ценю предложение, но мне тут не место. Папа и мачеха будут переживать, если я не приду домой. Я не хочу пугать их. И у меня есть дела. Сад. Школа, — папа и Мерри уже, наверное, вернулись с перидейпнона. Прочли мою записку. Они будут ждать, что я вот-вот вернусь. — Ты не можешь вернуть меня домой?

Она качает головой.

Придется подавить гордость. Придется попросить Аида вернуть меня. Извиниться, умолять или что его тупое эго потребует.

— Хорошо. Ты можешь отвести меня к Аиду? — говорю я, свинец в моем животе.

Она выглядит задумчиво.

— Я могу пойти к нему. Я могу попросить, от тебя. Он скорее послушает меня — у нас договор.

Точно. Договор. Я киваю.

— Уверена? Я не хочу устраивать ссору. Это не твоя проблема, — это моя проблема. Мой глупый пыл. Как и сказал мой папа.

— Я рада помочь. И все будет хорошо. Поверь мне. Я ненадолго, — она хлопает меня снова и улетает.

Оставляя меня одну, в Эребусе.

Я двигаюсь от края к середине, где безопаснее и тверже, и я не вижу пол.

Так тихо. Я всегда думала об Острове как о тихом месте, но это не так. Там всегда есть звук моря, ветра, птиц, обрывки ТВ из домов, гул тракторов. Тут ничего. Тишина полная.

Я думаю о Бри в этой тишине. Навеки.

Ей не нравится тишина. Она всегда поет, напевает, включает музыку. Ей можно тут петь? Тут есть музыка?

Что я наделала?

Она заслужила это.

Два силуэта влетают через вход. Тисифона и Мегера вернулись, а я стою, пока они опускаются по бокам от меня. Я привыкла к Алекто, но чешуя Тисифоны и змеи Мегеры вызывают новые волны шока во мне; все те маленькие, змеиные головы повернуты ко мне, язычки шевелятся.

— Ты еще тут, — говорит Тисифона, улыбаясь мне и обнажая длинные клыки.

— Но где наша сестра? — Мегера хмурится, озираясь.

Я сглатываю.

— Она пошла к Аиду. Попросить его вернуть меня домой.

— Что случилось? — говорит Мегера, глядя на Тисифону. — Мы думали, он прибыл забрать тебя.

Я сглатываю.

— Мы поссорились, и он оставил меня тут, — говорю я. — Алекто ушла просить за меня.

Они смотрят друг на друга снова и улыбаюсь.

— Тогда подождем и узнаем, что решит Получатель Многих, — говорит Мегера.

Она и Тисифона опускаются на землю по бокам от меня, прижимая крылья за собой, и я тоже сажусь, пытаюсь вести себя так, словно это нормально, все хорошо. Я не знаю, что сказать им; я не могу придумать ничего, что не глупое или бессмысленное. Я не могу спросить, что они делают — я знаю, что они делают, и я не хочу знать, нравится ли им это. У них есть хобби? Свободное время? Надежды? Сны? Любимые?