Ее темные крылья
Шрифт:
Мерри разозлится, ведь я снова ухожу. Если вспомнит.
29
МНОГОЛЕТНЕЕ
Я думаю о возвращении в дом папы, но я ничего не хочу там. И я иду к маяку.
Я не была тут давно. Мы приходили, когда были детьми, потому что маяки восхищают в детстве, но из-за Али, наверное, я перестала приходить. Он выше, чем я помню, и белая краска облетает. Желтые нарциссы растут у основания, и они смотрятся мило на фоне синего моря. День ясный, и я смотрю отсюда, но ничего не должно быть видно.
Но вижу. Все время вход в Подземный мир рядом с нами, как другие острова. Я ощущаю себя глупо из-за того, что не поняла трюк с Летой. Я всегда поражалась, как Бри так беспечно относилась к тому, что видела гамадриаду, когда она ни в чем не была спокойной. Конечно, она пошла домой, выпила чай с молоком или сок с водой из крана, и это притупило ощущения, а потом она забыла. А я, не трогавшая воду, помнила.
Я думаю обо всех странностях, которые случаются тут, и как никто не думает о них. Это всегда просто одна из фишек Острова. И я знаю, что должна злиться из-за того, что нас опаивают загрязненной водой, но иной вариант — быть отосланными отсюда или — будем реалистами, когда вовлечены боги — потопление Острова, чтобы не пускать сюда людей. Может, лучше пить такую воду. И все счастливы. Зачем все портить?
Лестница маяка из металла, и я знаю, что мой отец слышит, как я иду, задолго до того, как я добираюсь до двери обсерватории, и он уже заварил чайник, добавляет сахар в свой кофе. Он передает мне чашку, черный кофе без сахара, и это сейчас ощущается как заявление.
— Я видел, как ты идешь. Ты давно тут не ходила.
Я пожимаю плечами.
— Думала проверить старое место. Убедиться, что все работает, — я делаю паузу. — Работает?
Папа смеется.
— Ты пропустила это на прошлой неделе. Вентиль застрял, и на жуткий миг я подумал, что что-то свило там гнездо. Я представил, как Мерри рвет меня за это и зовет сюда свой птичий отряд на стражу.
— Что это было? — это спрашивать безопасно, я ощущаю, что история закончится хорошо, и я получаю подтверждение, когда папа отвечает:
— Просто грязь. Убрал ее, и все стало хорошо.
Хороший жизненный совет.
Я смотрю на море из окна. Я вижу, как что-то мерцает на горизонте, блеск или волна. Мое сердце замирает. Я прижимаю ладонь к стеклу.
— Ты снова уйдешь, да?
Он говорит это очень тихо, и я могу сделать вид, что не слышу, если захочу.
Я киваю.
— Я больше тебя не увижу, да?
Спиной к нему я качаю головой.
— Не в ближайшее время.
— Но ты будешь в порядке?
Я поворачиваюсь к нему.
— Да. Я буду в порядке. Правда, — я делаю паузу и принимаю решение. — Ты не будешь это помнить. Ты не вспомнишь, что я возвращалась. Если хочешь, не пей воду из крана.
— Ты и эта вода. Ты знаешь, что кофе сварен на ней, — он кивает на чашку в моих руках.
— Знаю, потому не буду пить. Я серьезно, папа. Если хочешь помнить, перестань ее пить.
Он не удивляется, и я гадаю, может, он уже знал, может, кто-то сказал ему давным-давно, и он решил все равно ее пить, потому что есть то, что не хочется знать, и порой забыть проще. Он подтверждает это, когда говорит:
— Так ты не была с мамой?
— Нет, — я улыбаюсь. — И не отправлюсь к ней сейчас.
Он вздыхает.
— Когда она ушла, она сказала мне держать тебя тут, сколько я смогу. Оберегать тебя.
— И ты справился. Но у меня есть работа, думаю. Я буду в порядке. Обещаю.
Мы опускаем чашки одновременно, встречаемся в центре обсерватории и обнимаемся. Он редко обнимается, да и я такой была, но он — мой папа, а я — его дочь. Он вырастил меня, когда мама оставила нас, да и до этого, был во время простуд, ободранных колен и школьных выступлений рядом.
Он отодвигает меня на расстояние руки, смотрит на меня, разглядывает меня.
— Уверена, что тебе нужно уйти? — спрашивает он сдавленным голосом.
— Подумай, сколько места для барбекю будет. Можно занять весь двор.
Он притягивает меня к себе, и я вдыхаю его запах.
— Ладно, — он отпускает меня, и я отхожу.
Я на пути из комнаты, когда замечаю старый суккулент на его столе. Я подхожу к нему, поднимаю и прижимаю кончики трех пальцев к песчаной почве, посылаю ему заряд. Я ощущаю потрясенный взгляд папы, листья растения набухают, из серых становятся зелеными, новые листики начинают расти. Когда я опускаю растение, оно выглядит как из журнала.
Я подмигиваю папе и ухожу.
* * *
Я не на сто процентов понимаю, как вернуться в Подземный мир. Я могла бы сорвать нарцисс и проверить, что произойдет. Но я спускаюсь к известной бухте, месту множества преступлений моего детства и юности. Посреди недели тут пусто, как и посреди дня: ни выгуливающих собак, ни школьников, никого. Я не знаю, что делаю, но подхожу к берегу, ищу кусок водоросли или прибитого дерева. Я нахожу коричневые водоросли, высохшие на солнце, сжимаю и представляю, как они становятся чем-то новым.
— Лодочник, — говорю я, закрывая глаза и говоря воде. — Я хочу домой.
Я почти сразу же слышу плеск воды об деревянную лодку, и когда я открываю глаза, он ждет, стоит в море, протянув руку к золотой ветви, какой стали мои водоросли.
— Здравствуй, Леди, — говорит он, пряча ветвь в плащ.
Я оставила другой плащ в доме. Надеюсь, он простит меня за это.
Когда он протягивает руку ко мне, я сжимаю ладонь, и он ведет меня в лодку, мои ступни не касаются моря. Я сажусь на носу и смотрю на горизонт. Я не оглядываюсь.