Её вина

Джолос Анна

Этот её жалостливый взгляд напрягает неимоверно.

– Галина Юрьевна – пенсионерка, и она целыми днями находится дома.

– Так-то у неё тоже ученики, – вклинивается в наш разговор Женя.

– Ну они же к ней домой приходят, – невозмутимо парирует Оля.

– Правильно, пусть Макс чокнется, каждодневно наслаждаясь корявым исполнением Баха или Шопена, – язвит сестра.

– Зато он будет под присмотром!

Я молча слушаю их препирания. Могли бы заранее меня предупредить. Что одна, что вторая! Я как бы не

рассчитывал на то, что мне придётся вернуться в квартиру матери. Мы с Олей уже год как живём отдельно на съёмной квартире…

Лёха молча наблюдает за нами.

– Максим, – Оля берёт меня за руку. – Ты же не против? Мне просто именно сейчас в отпуск ну никак нельзя. Чего же ты будешь один лежать в четырёх стенах с восьми до восьми?! А так, Галина Юрьевна почти всегда будет рядом. У тебя ж приём пищи и лекарств по времени, уколы, массаж, лфк, процедуры там всякие… За этим всем должен кто-то следить!

Она сжимает мои пальцы чуть сильнее и пытается заглянуть в глаза.

Что она хочет там увидеть? Я от таких новостей аж дар речи потерял. Без меня меня же выселили. Просто класс!

– Я к тебе каждый день приходить буду! И все выходные будем вместе проводить, – слёзно обещает мне Оля. – Пока так, а как полегче тебе станет, переберёшься ко мне.

– Им там с Женькой итак тесно, а тут ещё и я, – отвечаю, даже не поворачивая головы в её сторону.

Концентрируюсь на дороге. Ощущаю, как внутри поднимается какое-то мерзкое чувство.

– Так они ж как раз съехались! – огорошивает меня она.

– Что? – сморгнув, недоумевающе смотрю сначала на Олю, а потом на подозрительно притихшую Женьку.

– Ты и об этом не стала говорить? – обращается к ней Оля.

– Тебя так-то тоже никто не просил рассказывать, – возмущается та в ответ.

– Лёх, я не понял…

– Так это… – растерянно мямлит он, почёсывая макушку.

– Ты совсем охерел? – со всей дури толкаю его в плечо, не обращая внимания на дискомфорт, который ощущаю в своём ослабшем теле.

– Тише, Максим, я ж за рулём, а слева Камаз! – шипит, потирая ушибленное место.

– Ты моим состоянием решил воспользоваться, что ли? – интересуюсь гневно, продолжая сверлить взглядом его затылок.

– Максим, не начинай, – подаёт голос Женя.

– А ты вообще молчи! С тобой я дома поговорю.

Меня переполняет злость. Прямо чувствую, как она яростно разливается и стучит по венам. Я злюсь на Олю, которая не посоветовавшись со мной, решила без моего ведома меня переселить. Злюсь на младшую сестру, возомнившую себя взрослой, но больше всего на друга, очень вовремя воспользовавшегося ситуацией.

Едва машина останавливается во дворе, я спешу открыть дверь тойоты. Сжимаю до хруста челюсти, одну ногу ставлю на землю.

– Погоди, я помогу, – Бондарев уже стоит рядом и протягивает ко мне свои клешни.

– Я сам, – бросаю раздражённо.

–

Да дай же помочь!

– Сказал же! Сам! – стреляю в него испепеляющим взглядом.

Отходит чуть в сторону, качая головой.

– Максим, – Женя, выпорхнувшая из машины, виновато потупив взгляд, протягивает мне костыли. – Прости, что сразу не сказала. Я просто заранее знала твою реакцию.

– Это и есть твой подарок? Уйди с глаз долой, – говорю сквозь зубы, забирая у неё костыли.

– Ну Максим…

– Сегодня же собираешь свои вещи и возвращаешься домой, поняла меня?

– Макс, да брось! – снова лезет ко мне Лёша. – Ты же знаешь, как я к ней отношусь.

– Я не с тобой сейчас разговариваю! – повышаю голос.

– Подумаешь съехались, что такого… Она не маленькая уже, – заявляет мне он, насупившись. – Не должна твоего разрешения спрашивать!

И тут меня накрывает.

Значит сперва пока я был в отъезде он за ней ухлёстывать принялся. Знаки внимания, комплименты, подарки, прогулки. Потом какое-то время спустя они и вовсе начали открыто встречаться, несмотря на мои предостережения и запрет.

Разозлили меня оба. Вправить мозги сестре не получилось. Сопли-слюни, люблю-не-могу. Да и этот упрямо терпел мои «намёки» на протяжении месяца.

Ладно, скрипя зубами я решил не вмешиваться. Подумал, пусть встречаются, но Лёхе пригрозил, что если с моей сестрой он поступит так, как привык поступать со своими бывшими, то я его собственноручно сотру в порошок. И мы вроде как поняли друг друга.

Но вот это вот… То, что он её втихаря к себе перевёз… Перебор! Не маленькая? Да ей только-только исполнилось восемнадцать!

В общем, Алёша в очередной раз заслуженно получает по щам. Один из костылей валится на асфальт, друг хватается за морду и скулит, а я, опираясь на здоровую ногу, пытаюсь не потерять равновесие от резкой боли, пронзившей лёгкое. И несколько непечатных слов всё-таки слетают с языка.

– Эй, ну что ты сделал! – Женька кидается к своему Ромео, а я только сейчас замечаю, что у нас тут оказывается зрители сидят в первом ряду.

Старые перечницы, оккупировавшие лавку, пялятся на меня во все глаза.

– Ой…

– Здрасьте, – откашлявшись, здороваюсь мрачно.

Тупо пройти молча не позволяет воспитание.

– Держи, – перепуганная насмерть Оля поднимает мой костыль. – Зачем ты так, Громов? Да ещё прилюдно! – принимается отчитывать меня дрожащим шёпотом.

– А я вот тебя поддерживаю! – громко выступает Антонина Петровна, бойкая старушенция, которая живёт в третьей квартире. – Связалась не пойми с кем твоя Женька! Мне Бондарев никогда не нравился. Хулиган треклятый.

– Чё эт я хулиган? – обиженно гундосит Лёшка. – Подумаешь, листья когда-то в юности поджёг. Вы мне до гроба теперь вспоминать это будете?