Её вина
Шрифт:
Ставит поднос на столик и двигает его до кровати.
– Зачем ты сюда принесла? Я бы до кухни не дошёл, что ли? – поднимаюсь с подушки.
– Уже итак сегодня переутомился. Не надо, – качает головой.
Равнодушно смотрю на борщ и рагу. Сейчас кусок в горло не лезет, но не хочется обижать мать.
– Я тебя оставлю на час, Оксана пришла, – говорит она виновато.
– Мам, я не настолько немощный. Сидеть сутками у моей кровати нет никакой необходимости.
– Кушай, дорогой, – подходит ко мне, целует
Жду пока она уйдёт, и только после этого, скорчив морду, придвигаюсь к краю постели. Задерживаю дыхание. Опускаю ногу. Шумно выдыхаю. Всегда считал, что у меня высокий болевой порог, но тут… терпеть реально непросто. Пока по лестнице поднялись сегодня, думал скончаюсь.
Телефон звонит, и я кладу ложку на место, так и не успев, притронуться к борщу, аромат которого разносится по всей комнате.
– Алло.
– Родной, ну ты как? Что сказали? Ты где вообще? – Оля, подобно роботу-автомату выдаёт один вопрос за другим.
Фоном слышатся голоса, чей-то смех и нервирующий звук, исходящий от работающего принтера.
– Дома уже, Оль, – прищуриваюсь. Чёртово солнце вылезло из-за тучи, а занавеска открыта. – Нормально всё.
– Нормально? – переспрашивает недоверчиво. – Что сказал Иван Петрович? Какие дал рекомендации?
– Антибиотики выписал. Капельницу надо ставить на дому. В больнице нет мест.
– Антибиотики? Там инфекция, да? – ужасается она. – Я же говорила тебе! Как раз читала вчера про это. Ой, ой, ой, они что-нибудь предприняли?
– Хирургическую чистку делали, дренаж.
– А железки достали? – спрашивает громко, пытаясь перекричать недовольную клиентку.
– Нет. Патрушев сказал, что надо пока понаблюдать, – хмыкаю я.
– Бедный ты мой…
За стеной начинается возня, а уже через минуту до меня доносятся звуки Лунной Сонаты Бетховена.
– Ты давай там не кисни, ладно? – пытается приободрить меня Оля. – Я вечером зайду. Принесу тебе что-нибудь вкусненькое. Пирог твой любимый испеку, хочешь?
– Давай, – без особого энтузиазма соглашаюсь я.
– Максим, я серьёзно, не отчаивайся! Ты же знаешь, как важно настроить себя на позитив. По статистике, выздоровление проходит эффективнее, если пациент сам верит в благоприятный исход.
Раздражающие голоса по ту сторону становятся громче, и я, сославшись на остывающий обед, торопливо сворачиваю беседу. Люблю Олю, понимаю, что она переживает за меня и старается поддержать, но сейчас слушать её мотивационные монологи нет ни сил, ни желания.
Только сбрасываю вызов, как на экране светится очередной входящий. Олег. Несколько секунд смотрю на знакомые цифры, но всё-таки решаю не отвечать. Очередное «как ты», полное сострадания, лишь сильнее разозлит меня.
Кладу телефон на стол, пододвигаю к себе тарелку с борщом и под аккомпанемент Лунной Сонаты принимаюсь за еду.
Ей
*********
В последующие пару дней ситуация усугубляется. Боли в ноге не проходят, а только усиливаются, отёк не спадает, температура держится на отметке тридцать восемь и пять. И это притом, что я принимаю антибиотики.
Пока лежу под капельницей, которую мне организовала матушкина знакомая из соседнего подъезда, Женька вовсю развлекает меня. Жутко хочется спать, но я терпеливо слушаю болтовню сестры. Она рассказывает про очередные соседские войны.
Колька с пятого выкинул из окна гитару. В тот момент, там внизу под балконами, шлялся местный алкоголик Василич. Его-то изгиб гитары стройной и настиг. Хорошо хоть живой остался. Верно говорят, «пьяному море по колено».
– Что с соревнованиями у тебя?
– А чего с ними? – пожимает плечами. – Не поеду в этот раз.
– Почему это? – интересуюсь хмуро.
– Не до того. Ну как я тебя брошу тут? – восклицает на всю квартиру.
– Тьфу, да перестаньте вы делать из меня обузу, – снова начинаю раздражаться. – Не вздумай даже отказываться! Всем там покажи, кто такая Женька Громова.
– Скажешь тоже, – отмахиваясь, заливается румянцем. – Это ты у нас чемпион, а я… так.
– Да ты посмотри на меня, чемпион! – фыркаю насмешливо я.
– Это временно, братиш, – успокаивает Женька. – Скоро бегать будем вместе, как раньше. Вот увидишь, время быстро пролетит. А насчёт поездки…
– Женя, – смотрю на неё сурово, – не надо глупостей. Я без тебя неделю уж как-нибудь обойдусь.
С минуту сражаемся взглядами.
– Ну ладно, уговорил, – вздыхает и мечтательно закатывает глаза. – Гущина лопнет от недовольства. Она ж небось мысленно все награды на шею себе повесила, открестившись от здоровой конкуренции!
Хохочет, и я, глядя на неё, улыбаюсь в ответ. Хорошая она у меня. Добрая, искренняя, светлая девочка. Выросла только как-то незаметно. Кажется, что ещё только вчера в школу ходила, и вот, полюбуйтесь, уже первый курс института позади.
Отчего-то память подбрасывает давнишнюю картинку. Один из будних вечеров. Я тогда задержался на тренировке и Женьку, на тот момент являющуюся ученицей первого класса, забрал из продлёнки поздно, около шести.
Как сейчас помню, захожу в класс, ищу её глазами, но нигде не нахожу. А потом вдруг вижу: Женька! В углу стоит. Банты растрепались, кудри взлохмачены, на строгом школьном сарафане оторвана лямка. Сама девчонка, насупившись, смотрит себе под ноги. Ноздри раздуваются как у огнедышащего дракона. Щёки красные, маленькие пальчики сжаты в кулаки.