Её я
Шрифт:
– О, прохожий квартала Божьего! Видишь, ты не поскупился. Аллах да вознаградит тебя!
Последний в цепочке слепцов, седьмой, услышав эту фразу, встал и на ощупь пробрался вперед, сев первым. И по-французски воскликнул:
– Семи слепеньким на пропитание…
И сквозь закрытые веки посмотрел на меня. И добавил по-персидски:
– Видишь, ты не стал негодяем, не стал подлецом!
Я и ему дал денег.
– Аллах да вознаградит тебя!
Цепочка медленно поползла. По одному они проходили вперед, говорили что-то и получали деньги. И я вполголоса повторяя, уже не себе, а им: «Милуйте и помилованы будете!»
– Видишь, ты не пожадничал! Аллах да вознаградит тебя!
– Видишь, ты не стал подлецом! Аллах да вознаградит тебя!
– Видишь, ты не сгинул, как собака! Аллах да вознаградит тебя!
– Видишь, ты не стал негодяем! Аллах да вознаградит тебя!
– Видишь, ты не сдох под забором! Аллах
А я все повторял вполголоса: «Милуйте и помилованы будете» – и смотрел на них во все глаза. Всякий раз, как первый получал от меня деньги, последний вставал, на ощупь пробирался вперед и садился первым. Прохожие-французы глазели на меня и на цепочку слепцов. Некоторые из них ждали, когда у меня кончатся деньги, чтобы тоже подать слепым. Молодая парочка с разных ракурсов, постоянно фотографировала слепых фотокамерой «Кэнон». Вот его девушка пристроилась рядом со слепыми. С трудом села на землю по-турецки, и парень сфотографировал ее и слепцов. Вот один, два прохожих посмотрели на происходящее равнодушно и удалились. Вот двое пятнадцати-шестнадцатилетних парней с рыжими волосами как увидели слепцов, так и прыснули со смеху. А потом сели рядом с ними на землю и начали соревноваться: то один перебежит вперед, то другой. И за одну-две минуты покрыли двадцать метров до церкви. Вскочив, стали обнимать друг друга в экстазе, выкрикивая:
– Мы первые! Мы первые!
А молодой супруг и этих парнишек снимал на свою камеру… В конце концов я отдал слепым все франки и сантимы, которыми снабдил меня патер Мустафа. И как же радостно мне было – и оттого, что радовались прохожие, и оттого, что слепым помог… Как в далеком детстве, с чувством безоблачного счастья я зашагал по улице прочь. Шел в направлении, противоположном тому, в котором двигались слепцы, и мерил шагами покрытое ими расстояние. Сорок шагов! Они уже возле церкви… А если прикинуть, с какой средней скоростью они двигаются? От улицы Хани-абад в Тегеране до улицы Либертэ в Париже, до этой самой, с самшитовыми деревьями… Если первую дату выразить в годах солнечной хиджры, то выходит огромный промежуток времени – с 1312 по 1954 год, получается 642 солнечно-христианских года! Не считая високосных лет и прочих поправок календаря. Стало быть, скорость их будет равняться, минуточку… Но моим расчетам помешал громкий голос первого из сидевших цепочкой слепцов:
– Эй, не считай! А то на всех не хватит!
Я расхохотался. Мне еще не приходилось быть свидетелем тому, как они шутят! А один из них ответил на мою невысказанную мысль:
– Да, мы слепые, но ведь мы тоже люди! Смеющиеся животные! Мы пошутили, чтобы воздать должное твоим деньгам… Аллах да вознаградит тебя!
Услышав эти слова, последний в цепочке слепцов встал было, однако первый приказал ему сесть. Ведь я не дал ему денег! И опять я рассмеялся и повторил пор себя: «Смеющееся животное?!» И сам себе ответил голосом одного из слепцов: «Смеющееся животное…» Да, когда человека называют говорящим животным, это подмена. Думаешь, муравьи не разговаривают? Еще как… Не видел разве, как два муравья встретятся и стоят часами, усиками шевелят: как дела да как жизнь? Нервные окончания, химические связи?.. Чепуха! Они о жизни говорят. У них тоже есть способность разговаривать. Поэтому настоящее отличие человека от животного – это умение смеяться. Люди – если они люди – понимают, что надо всем на свете нужно смеяться… (…
41
Все на свете – забава и игра (арабск.).
И я смеялся. Не знаю почему, но опять меня подмывало посчитать, с какой средней скоростью они перемещались. И могли ли они, действительно, добраться досюда за это время… Допустим, в день они продвигались на сорок метров, в год это получится… Не берем пока високосные, то есть считаем по триста шестьдесят пять дней… И опять меня прервал тот же слепой:
– Говорю тебе, не считай! К этому делу счет неприменим. Да, мы запаздываем. Но ведь мы на время договор не подписывали. Ты знаешь, например, что только в Албании – хоть это и крошечная страна – мы на шесть лет задержались? Народ там так беден, что сам хлеба досыта не ест…
Я вздрогнул. И быстро-быстро закрутились мысли в голове.
– Так вы что же, хотите вокруг света обойти?
– А почему нет? Уж лучше вокруг света, чем вокруг самих себя!
– А как насчет Бискайского залива и Атлантического океана?
Слепой кивнул и засмеялся. Провел рукой по пустым глазницам. И как будто взглянул на меня фальшиво-глупым, а на деле мудрым взглядом. И сказал:
– Ты слышал о том, что было между Моуляви [42] и Шамсом? Шамс ходил по воде, приводя в изумление Моуляви. Однажды, вняв настойчивой просьбе Моуляви, Шамс взял его с собой. Но строго-настрого приказал: «Смотри лишь на мое плечо. И не дай Бог отведешь глаза! Иди, ступая след в след со мной и с каждым шагом говоря: “О, Шамс!”» Моуляви это выполнил и шел по воде. Но через некоторое время решил подслушать, что говорит старец из Тебриза. И вот вслушался и разобрал, что тот безостановочно повторяет «О, Али-заступник!» – точно как дервиш Мустафа! И если он по воде не ходит, то по облакам ступает точно – не видел разве ты его белую бороду и одежду?
42
Моуляви – Джалаледдин Руми (1207–1273), персоязычный поэт, философ-суфий, жил в Турции. Автор религиозно-философской поэмы «Месневйе манави» в шести частях. Руми вместе со своим наставником, полулегендарным Шамсом ат-Табризи, являлся основателем суфийского братства «Моулявийе», поэтому его также называют Моуляви.
Я все не мог прийти в себя. Кивнул, дескать, видел. Голова кружилась, и рот мой невольно открылся.
– Так что же, и вы – по воде?..
Усмехнувшись, слепой ответил:
– Благородством ты весь в Фаттаха-деда! Да, мы слепые, но ведь мы не немые. И мы тоже можем повторить заклятье!
Рот мой открылся еще шире. Удивленно открылись и рты других прохожих квартала Божьего. А молодой супруг знай себе целит своим объективом, фотографируя наши раскрытые рты… И к небесам поднялся голос патера Мустафы:
– Тот, кто фотограф, обязательно должен снимать… О, Али-заступник! Жизнь – это квартал семи слепых. И они проходят. И все проходит… Не знаю я… Мои кварталы я беру из моей души… А может быть, и нет… Может, это кварталы берут меня из моей же души… Впрочем, о чем я? Жизнь преходяща. Есть квартал Божий, есть квартал семи слепых, есть квартал кожевников… Там же и кожевенный завод…
4. Я
Было утро среды. То утро, в которое страж порядка Эззати в своей синей шапке бешено и долго колотил мужским молотком в дверь Фаттахов. Никто не понял, с чего это вдруг колотят в дверь в такую рань и так громко. Утро было очень холодным; несмотря на это, дед ходил по саду и срезал засохшие ветки гранатовых деревьев. «Что случилось? – удивился он про себя. – Как с цепи сорвались!»
Матушка только что закончила намаз и еще не встала с колен. Поглядев на дедушку во дворе, она спросила его:
– Опять бараньи ножки? От вчерашних еще вкус во рту стоит. А это парнишка задорожный колотит, что ли? Как с цепи сорвался!
Дед, удивленный, пошел открывать. От холода руки спрятал внутрь своей абы [43] кофейного цвета. Он не заказывал ножек Кариму, и было просто неслыханно, чтобы кто-то столь громко и непочтительно стучал ранним утром в его дверь. Открыв ее, он увидел полицейского Эззати, державшего в одной руке свою смехотворную синюю шапку, а в другой – моток веревки. Увидев дедушку, он поклонился и поздоровался, потом с сожалением покачал головой направо и налево. Из длинного коридора его увидел Али, сам оставаясь незамеченным. Заметив моток веревки и покачивания головой, Али тяжело вздохнул. Сросшиеся брови его нахмурились. Покачиваясь, он побрел назад, в угловую комнату, где мама и Марьям сидели за столом, готовясь теперь уже не завтракать, а выслушивать новости. «Ай, Карим, рассеянный! Не хватило у тебя мозгов отвязать от дверей Каджаров веревку, которую вот теперь принес к нам в дом холостяк Эззати…»
43
Аба – мужская верхняя широкая шерстяная одежда без рукавов.
Матушка взглянула на Али в изумлении:
– Что там, Али? Кто пришел?
Али, словно какая-то механическая кукла, по слогам отчеканил:
– По-ли-цей-ский Эз-за-ти!
– Так! И что у него за дело так рано?
– Э-то яс-но поз-же бу-дет!
Но Марьям! Она с презрением посмотрела на брата, который вел себя как безумный. Прервав его, она с непонятной бодростью воскликнула:
– Ты что, не в себе опять? Вертопрах! Это тебя не касается. Мама, тут вопрос непростой. Вчера этот самый Эззати изволил нам объяснить возле школы: дело в том, что пришел циркуляр… благо народа, чадры, головные накидки и все такое прочее. В общем, не беспокойтесь. Этот человек пришел, чтобы получить на чай. Ты понял, вертопрах? Если ты называешь меня мадам сыщица, то вот тебе подтверждение…