Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов)
Шрифт:
— Я даже не знал о том, что его переименовали, — говорил тем временем таксист, включая зажигание, — я полагал, что они решили оставить уже знакомую людям торговую марку...
Когда машина наконец тронулась с места, Гэлбрайт откинулся на спинку сиденья. Решение поехать в этот институт он принял сгоряча — таксист просто не дал ему достаточно времени на раздумья. Но сейчас, уже направляясь туда, инспектор отметил про себя, что это действие имело смысл — потому что, если этот специалист действительно мог быть связан с доктором Бэйзлардом, то у Гэлбрайта была довольно веская причина посетить
События развивались так быстро, что единственное, на что он мог рассчитывать, — это на удачу. Хотя бы потому, что не факт, что, прибыв туда, он сможет найти там доктора Бэйзларда. Но даже если удача улыбнется ему и человек, которого он ищёт, действительно находится там? Инспектор представил себе, как, увидев доктора в коридоре, он подходит к нему и авторитетным тоном заявляет «Именем закона, вы арестованы». А Бэйзлард, глядя на него с ласковым укором своих маленьких старческих глаз, в ответ на это чешет свои редкие седины и молвит «Полицейский Америки не имеет власти здесь, в Англии, поэтому вы не имеете права сажать меня в тюрьму» и, ухмыляясь, отправится по своим делам в какой-нибудь кабинет, оставляя Гэлбрайта стоять на месте с глупым видом...
Внезапно Гэлбрайт вспомнил, что всё ещё держит в руках конверт, который так и не удосужился вскрыть с тех пор, как получил его от почтмейстера. Инспектор, у которого не было под рукой ножниц, просто оторвал нижний уголок и разорвал конверт пополам. На его колени тут же упали сложенный лист бумаги и небольшой лист картона формата А7. Полицейский осмотрел картонку повнимательнее — на её глянцевой, аквамаринового цвета поверхности, были выведены в два ряда красные буквы английского алфавита, каждая буква которого сопровождалась соответственно информацией о произношении и порядковым номером. Гэлбрайт был весьма удивлен тому, что неизвестный человек прислал ему учебную принадлежность для дошкольника. Инспектор перевернул карточку, надеясь, что на обороте могло быть что-нибудь написано от руки, но, увы, там не было ничего, кроме крошечной надписи «(с) Йорк Мэдивэл Прэсс, 1991» в правом нижнем углу.
Первой мыслью, возникшей в голове инспектора, было «Видимо, меня перепутали с отцом, который заказал своему ребёнку вкладыш для учебы», но он тут же отбросил её — потому что вспомнил, как почтмейстер специально уточнил, что письмо предназначалось не для кого-нибудь иного, но именно для Гэлбрайта, остановившегося в отеле «Стэйт оф Сноу Лэйк». Правда, могло оказаться, что в том отеле в одном из номеров могли остановиться его тёзка с маленьким ребёнком, но инспектор решил не развивать эту тему и приступил к изучению второго предмета, который лежал в том конверте. Развернув сложенный вчетверо лист бумаги, Гэлбрайт сразу заметил, что текст был набран на пишущей машинке. Ну, конечно, подумал он, это же отличный способ поставить дело в тупик — ведь если бы письмо было написано от руки, то нетрудно было бы догадаться, кто был его автором!
Разобравшись с первым впечатлением, инспектор изучил этот предмет немного внимательнее. Обе стороны белого листа бумаги были заняты под длинное послание, напечатанное очень мелким шрифтом. Чёрные чернила во многих местах облупились, из-за чего буквы выглядели несколько размытыми, и текст был не очень разборчивым. Гэлбрайт, в чьи обязанности входило расшифровывать непонятные рукописные сообщения, не видел ничего сложного в том, чтобы понять, что именно было написано в машинописном документе.
«Для наивного человека среднего возраста», так было озаглавлено это загадочное письмо. Почему-то инспектор сразу догадался, что оно было адресовано именно ему, и, слегка обидевшись на определение «наивный», начал читать.
«Я не буду называть Тебя по имени, потому что очевидно, что послание предназначено только для Тебя», — так начиналось это послание.
— Тогда почему бы тебе не представиться? — прошептал Гэлбрайт одними губами, чтобы таксист его не услышал.
«Ты ведёшь себя как влюблённый подросток, и, знаешь, наблюдать за любовными страданиями со стороны довольно неприятно. А если честно, то это просто раздражает. В стародавние времена мне довелось наблюдать за двумя людьми, которые испытывали чувства к одной и той же девушке. Все трое были одного возраста, и их связывал тот факт, что они вместе учились в одной семинарии».
— Зачем мне знать о какой-то истории любви между тремя школьниками? — саркастически спросил Гэлбрайт неизвестного автора этих строк.
«Первый юноша — назовем его для краткости Парфенионом — влюбился в девушку — назовем её Евдокией — с раннего детства. Он следил за каждым её шагом, поклонялся ей как Богине, но в то же время боялся приблизиться к ней, избегал её взглядов и стыдился, когда незнакомые люди произносили при нем её имя. В то время как второй юноша — Андроник — заинтересовался этой мадемуазель уже тогда, когда его учеба в семинарии подходила к концу. В отличие от Парфениона, он не колебался и во время каникул воспользовался представившейся возможностью и уединился с Евдокией в её доме. После этого Андроник был с позором исключен из семинарии, но зато у него и Евдокии родился ребёнок. Факт рождения наследника полностью компенсировал то обстоятельство, что его отец остался с незаконченным средним образованием».
— Молодец, что я могу сказать... — саркастически заметил Гэлбрайт.
«Если Ты не смог установить связь между этой историей и Твоей текущей ситуацией, то уж извини меня за то, что я не принял во внимание Твой уровень знаний и коэффициент интеллекта».
— А вот это уже хамство! — инспектор едва сдержался от того, чтобы не закричать.
«Поэтому я позволю себе оказать Тебе услугу, поскольку считаю Тебя опытным человеком, который сможет решить сложную задачу, если ему дать несколько подсказок».
— Что, сначала оскорбил, а потом льстишь? — это письмо всё больше задевало Гэлбрайта за душу.
«Главная причина, по которой я пошёл на уступки, заключается в том, что мне надоело наблюдать за тем, как взрослый человек криминальной профессии дрожит над порученным ему делом, точно так же, как Парфенион боялся приблизиться к Евдокии. Ты, как тот юноша, теряешь почву под ногами, когда упоминается имя жертвы, из-за чего вместо расследования, которым Ты должен заниматься, Ты на самом деле просто топчешься на месте».