Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов)
Шрифт:
— Шедевр стеклоделия, — сказал торговец гончарными изделиями, глядя на идеально гладкие черты фигуры, которая создавала впечатление сделанной из стекла.
— Эй, он теплый и мягкий! — с удивлением воскликнул продавец тряпья, который протянул руку вперед и коснулся груди неподвижно лежащего человека.
— Ой, что это? — испуганно закричал торговец игрушками, когда полупрозрачная поверхность фигуры вдруг начала мерцать и покрываться темными разводами.
— Отойдите от этого
Торговцы вместе с зевакой попятились от лежащей в траве полупрозрачной фигуры человека, которая тем временем начала приобретать цвет — создавалось впечатление, будто чья-то невидимая рука наносила масляные краски на стеклянную статую. Сначала порозовели конечности, затем приобрели цвет грудь и живот человека, и в конце концов все пятеро зрителей замерли в благоговейном страхе, когда их глазам открылось красивое молодое лицо — в глазах недвижимого юноши не было ни тревоги, ни отвращения, он просто безмятежно смотрел прямо на небо, покрытое тучами.
— Так значит это был не зверь... — пробормотал продавец кондитерской, дрожа под холодными струями дождя.
— Это человек, такой же, как и мы с вами, — с грустью прошептал торговец гончарными изделиями, проглатывая комок, который подступил к его горлу.
— Совсем юноша... И какой у него мирный вид... — словно в трансе заметил продавец тряпья.
— Мы убили его! Он не дышит, его сердце не бьется! — закричал торговец игрушками, приходя в себя от шока.
Усталый дровосек воздержался от комментариев. Вместо этого он молча отбросил топор в сторону и, стянув со своей головы вязаную шапку, замер на месте, сжимая её в руках, после чего в воздухе воцарилась гнетущая тишина. Каждый из людей, стоявших рядом с покойным, чувствовал свою ответственность за свои действия. Вскоре прошло четыре минуты, и собравшиеся люди, решив, что с них хватит, начали было расходиться, но не успели они сделать и двух шагов, как земля вдруг задрожала у них под ногами.
— О Боже! Это... Землетрясение! — глотая слова, завопил продавец кондитерской, падая на землю.
В оглушительном грохоте, который сопутствовал тряске, никто не услышал его слов, но зато каждый из людей с ужасом заметил, как земля под их ногами начала расходиться в стороны и торговые палатки стали проваливаться во всё увеличивающиеся впадины. Торговцы вместе с зевакой метались в панике, но спасения не было — бежать было некуда, с каждой секундой в земле появлялись все новые и новые трещины, из которых кверху поднимались клубы пыли, и за каких-то полминуты вся ярмарка скрылась под землей.
Вскоре землетрясение прекратилось, и оглушительный рокот наконец стих. После того, как ветер разогнал висевшую в воздухе пыль, стало видно, что от всей ярмарки осталась лишь одна-единственная палатка торговца пряностями, которая по счастливой случайности находилась дальше всего от центра, в то время как всё остальное исчезло в огромной воронке, зияющей в земле. Эту жуткую картину дополнял земляной столб, который возвышался в самой середине этой ямы.
Рот молодого человека был слегка приоткрыт, и со стороны могло показаться, что он беззвучно произносит молитву. Было совершенно непонятно, почему участок земли, на котором лежал покойный, не ушёл под землю вместе с остальной частью ярмарки, но одно было ясно наверняка — это землетрясение было не стихийным бедствием, произошедшим по странному капризу природы, но было возмездием за смерть юноши. И словно в подтверждение этому, над долиной раздался громкий крик, полный неизбывной тоски и страдания. Если бы в этой долине остался хотя бы один живой свидетель, то у него создалось бы впечатление, что этот крик раздавался со всех сторон одновременно, как будто источник звука находился где-то на небесах...
...а потом произошло пробуждение ото сна. Маленькая девочка в белой ночной рубашке с громким криком проснулась в своей кровати, по её щекам текли слезы. Сделав несколько глубоких вдохов, она села в постели и протерла глаза кулачком. На улице стояла тишина, лишь изредка нарушаемая шелестом листьев в кронах растущего под окном дерева. В комнату не проникало ни единого лучика света — окна были занавешены тяжелыми портьерами из плотного бархата. Постепенно глаза девочки привыкли к темноте и она смогла различить очертания шкафа, в котором хранились её многочисленные наряды, стола, за которым она рисовала и делала домашнюю работу, а также стула, на котором она любила забираться с ногами.
Оторвав взгляд от интерьера свой комнаты, малышка всхлипнула и подтянула коленки к груди. Обхватив их руками, она замерла, прислушиваясь к своим ощущениям и стараясь успокоиться. Однако это было не так-то просто — все мысли, которые рождались в её голове, так или иначе сводились к одной и той же теме, а именно к ночному кошмару, который, собственно говоря, и вырвал её из объятий сна. Всё еще не до конца проснувшись, она продолжала ощущать тяжесть, которую сновидения оставили у неё на душе. Малышка не сомневалась, что видела во сне именно Его, перед её глазами продолжал стоять Его образ, оживлённый этим сном. Она была почти уверена в том, что даже сейчас, после пробуждения, она всё еще продолжала видеть блеск в Его карих глазах и видела, как Его взъерошенные волосы развеваются на ветру... В трогательном бессилии уронив голову на колени, девочка едва слышно прошептала Его имя.
Но тут она услышала стук в дверь своей спальни. Сначала девочка не придала этому никакого значения, но когда он повторился, она вскочила на ноги и направилась к двери, на ходу поправляя свои длинные черные волосы, которые были взлохмачены во время сна. Открыв дверь, она отступила в сторону, дабы впустить свою мать, которая куталась в голубой халат.
Даже во тьме было заметно, какой у женщины был усталый вид. Войдя в комнату дочери, она остановилась у кровати и повернулась к малышке, которая, глядя прямо перед собой, продолжала молча стоять у порога. Наконец тишину спальни нарушил голос матери: