Её звали Лёля
Шрифт:
Во-вторых, Лёле нужно было домой: обещала посидеть с Володей, пока старшая сестра после учебы отправится в детский садик помогать возиться с малышами. Эту «общественно полезную нагрузку» студенты педагогического института, независимо от специальности, взвалили на свои плечи сами, поскольку малышей стало очень много: большую часть составляли детишки эвакуированных. Беженцы ведь не могли сидеть без работы, иначе чем питаться? А так хотя бы рабочие карточки можно было отоваривать в магазинах.
С этим детьми, как Валя рассказывала, приходилось непросто: многие были контужены, почти все – очень нервные, болезненные, ослабленные. Некоторые от любого громкого звука – стульчик упадет в соседней комнате или дверь громко стукнет, например – сразу в плач. Им казалось, что это бомбёжка.
«У меня сердце кровью обливается, когда я вижу их огромные перепуганные глаза», – рассказывала Валя. А поскольку она собиралась стать учительницей начальных классов, то взялась за новую работу с большим интересом. Правда, за неё ничего не платили и даже продуктов не давали. Откуда в детском саду такое? Там бы малышей прокормить. Потому даже воспитатели и нянечки ходили голодные, но лишь бы детвора не страдала. На их долю и так выпало разное.
Несмотря на отсутствие оплаты, девушки и даже некоторые юноши, которые ещё учились (их в армию не взяли по состоянию здоровья), приходили и возились с малышами, прекрасно понимая: от того, какими вырастут эти крохи, зависит будущее страны. В конце концов, это им лет через 20-25 становиться родителями и продолжать развивать первое в мире государство рабочих и крестьян.
Так что Лёля, с большим усилием воли выбравшись из постели и стыдливо натянув на себя одежду (Тёме сказала, чтобы не вздумал даже подсматривать!), поспешила домой. Парень порывался её проводить, но получил категорический отказ, выразившийся во фразе «Вот ещё глупости!» И понимай, как хочешь.
Тёма даже немного обиделся. Думал, теперь у них отношения вышли на новый уровень, а все вроде как по-старому. Заметив его погрустневший вид, девушка развернулась, подлетела к нему синичкой, сладко поцеловала в губы и прошептала: «Вот поженимся – будешь меня всюду провожать!», после чего звонко рассмеялась и выбежала на улицу.
***
Дома было тихо и тепло, тикали ходики на стене, гудел ветер в печной трубе, потрескивали поленья. В своей комнате, где без Алексея теперь было пусто и грустно, сидела Маняша и строчила на швейной машинке. Володя безмятежно спал в кроватке, и Лёля потихоньку подошла к нему, сначала нагрев руки с мороза – чтобы малыша не простудить ненароком. Посмотрела, как он сладко спит, раскинув ручки и ножки, улыбнулась. «Когда-нибудь и у меня будет точно такой же, – подумала девушка. – А может, девочка? Или лучше двое. А уж там кто родится, тот и пригодится».
Услышав, что вернулась Лёля, Маняша привычно спросила, как у той дела. И, получив положительный ответ, снова погрузилась в своё шитьё. Дел у неё было много, но куда деваться? Жизнь вон какая пошла. Надо на хлеб зарабатывать. Поговаривали, кстати, что по весне, когда земля оттает, станут всех женщин отправлять на рытье оборонительных сооружений. Так же, как это было в Подмосковье летом и осенью 1941 года. Правда, пока это были одни разговоры, но Маняша не сомневалась уже: раз стали обсуждать, значит, то и случится.
Но надо было теперь сделать перерыв. Руки сильно болели от постоянной возни с нитками и тканями.
– Лёля, – спросила мать. – Как у тебя с Тёмой складывается?
Девушка, которая безмятежно пила чай, вспоминая сладкие моменты из недавнего прошлого, аж дернулась.
– Хорошо, а что?
– Может, ты замуж за него выйдешь?
Вопрос матери показался Лёле полной неожиданностью. Как она догадалась, что они стали близки?! Нет, не могла. Никак не могла. Невозможно это, и всё тут!
– А зачем мне замуж?
– Детишек родишь, воспитывать их будешь, – сказала мать.
– Ну вот ещё! А Родине кто долг отдавать станет?
– Можно подумать, некому. Красная Армия вон какая большая. Один раз германца побили, и второй побьем. А девушкам на войне делать нечего. Семья – вот их главное призвание.
– Прости, мамочка, но ты глубоко неправа, – ответила Лёля. – Если все станут по домам отсиживаться, врага мы не остановим. Он так и до самой Волги дойдет!
– Он и без нас с тобой дойдет, – обреченно прошептала Маняша.
– Ни за что! Мы его совсем скоро остановим, по шее надаём и пинками под зад погоним в его фашистское логово! – Воскликнула Лёля, распаляясь. – А ты «замуж», «детишки». И без меня есть кому рожать!
– Лёля, а ведь ты никогда с таким характером замуж не выйдешь! – послышался из прихожей голос старшей сестры. Та вернулась совершенно неожиданно.
– О! Валентина, легка на помине! – улыбнулась младшая сестра. – А говорила, что до вечера на работе будешь?
– Да в группе трое малышей разболелись, их разобрали по домам лечиться. Остальным объявили карантин. Нас вот, помощников, тоже отпустили, – ответила Валя. – А чего это вы тут обсуждали без меня? Как Лёльку поскорее замуж выдать, да?
Вале вообще поведение младшей сестры всегда казалось странным. Сама-то она никогда особой скромностью в отношении мальчишек не отличалась. С невероятной легкостью кружила им головы. Те влюблялись, словно зачарованные ходили домой провожать. Но максимум, на что могли рассчитывать – что Валя даст понести свой портфель.
– Лучше вообще никогда, чем с кем попало! – гордо заявила Лёля. Она бы могла добавить, что очень бы хотела, как ее старшая сестра, найти такого мужчину – высокого, красивого, офицера, каким был ее муж Константин.
Но не стала говорить: слишком свежа была душевная рана, которую носила Валя. Такой внезапной гибели ее супруга не ожидал никто. Ведь он даже Вовку так и не увидел… В семье до сих пор не знали обстоятельств его гибели в Охотском море. Все хранилось под грифом «Секретно».
– Зачем с кем попало-то? – удивилась Валя. – У тебя же Тёма есть. Вот с ним.
– Вот ещё глупости! – фыркнула девушка. – С этим размазней, маменькиным сынком? Да ни за что и никогда!
– Мама, а тебе не кажется, что наша Лёля втюрилась по самые ушки? Вон как они у неё пылают, красные все! – насмешливо сказала Валя, обращаясь к матери.