Эффект бабочки в СССР
Шрифт:
— Меня? — удивился я. — Пока никто не звал. Но я сюда сорвался, к Пантелевне... Может в корпункт звонили...
— Валентин Васильевич обычно машину присылает... — Волков ухватил своими крепкими желтыми зубами драник и проглотил его, кажется, не жуя.
Сазонкин! Так что — приглашал сам Машеров? Ну да, там в заказнике Выгонощанском у него вроде охотничий домик строился...
— Послушайте Василий Николаевич, я не считаю себя вправе...
— Да бросьте вы. Я точно слышал — он, — Волков воздел палец к потолку, — Сам
— Э-э-э-э-э... — я даже растерялся.
Парадокс, согласно которому журналисты очень редко читают ту газету, в которой публикуются, существовал и в этом времени. И если с "Маяком" дело обстояло попроще — в Дубровице просто не было других газет, то работая в "Комсомольской правде" я действительно уделял очень мало внимания этому изданию...
— Там же с партизаном этим, бородатым, на цельную страницу статья! — сказала Пантелевна. — Ты ж ее и писал, Германушка! И не страшно тебе было с таким басмачом рядом?
Ох-ре-неть! Это что — вышло интервью с Масудом?
Бабуля сходиа в другую комнату и вернулась с газетой:
— Вот, я выписала, хотя и не комсомолка давно! Как ты туда працаваць устроился, Германушка, так и выписала! Гляди! Басмач, конечно, страшэнный, но розум есть, точно!
На довольно крупной фотографии, которую сделал я в горном оазисе далекого теперь Панджшера, сидел на плетеном стуле Ахмад-шах и по-своему, по-особому щурился: с газетной полосы — прямо в душу. Заголовок был броским, кричащим: "МИР ДЛЯ АФГАНИСТАНА: ИНИЦИАТИВА МАСУДА" Дела-а-а!
— Эскизы я забираю прямо сейчас, и Белозора вашего — тоже, но потом. Да! — Волков встал из-за стола. — До Ивацевич путь неблизкий, выезжаем в пять утра. Заеду за тобой сам, "козлика" своего оставишь... Всё, спасибо за угощение, мне пора, надо еще на завод заехать, и ребятам ваши идеи завезти, да!
Он быстрыми шагами пересек комнату и, взмахнув рукой, вышел за дверь. Подошвы его ботинок гулко простучали по дорожке, клямкнула калитка...
— Стласьный дядя! — сказала Ася, выглядывая из-за печки. — Он сьто — волк?
Вот уж воистину — устами младенца...
Девчонок мы оставили ночевать у Пантелевны, а сами пошли ко мне, держась за ручки — как в детском садике.
— Слушай, Тась... Я не буду получать квартиру в Минске, ладно? Иначе с этой хатой придется расстаться, я так понимаю... А жалко! — силуэт белозоровского дома рельефно выделялся на фоне ночного лунного неба.
— Почему — придется расстаться? — удивилась Тася.
— Ну, типа мелкобуржуазно: дом в Дубровице, квартира в Минске, дача в Узборье... Это вообще — законно?
— Да? Не знаю... Есть же наверное какие-то документы, нормы на этот счёт... Но ты как хочешь. Нам и моей двушки на Зеленом Лугу хватит, правда! Тем более, действительно — дача... — она повела плечиком, обозначая сомнение.
Очень
— Таисия Александровна, а баньку-то я затопил два часа назад...
— Это на что это вы намекаете, Герман Викторович?
— Ну, вы — привлекательны, я — чертовски привлекателен...
Когда ровно в пять утра на улице раздался гудок клаксона машины Волкова, я с большим сожалением выбрался из-под одеяла. Сделать это так, чтобы Таисия не проснулась было практически невозможно: во сне девушка обняла меня за шею и закинула ногу мне на бедра. Но я, кажется, справился, проявив чудеса такта и эквилибристики.
Прыгая по комнате в штанах — тех самых, с карманами — я поймал укоризненный взгляд совы из мыльного камня. Птица стояла на столе и пялилась на меня явно осуждающе: черт знает сколько дома не появлялся, и теперь снова — уезжаю, и ее, родимую, с собой не беру.
— На даче тебе найдется место, — успокоил сову я. — Заберу!
— Меня?.. — сонно спросила Тася и потянулась. — Который час?
— Пять утра, Волков приехал... Спи, солнце.
— Нет-нет, я провожу, потом к детям пойду! — она потерла глаза ладонями, попыталась пригладить волосы...
— Сову в Минск забери, ладно?
— Сову? А! Ладно... Странная птица, никогда мне не нравилась, — в тасином голосе слышалось удивление.
Я продолжил забег по комнате: нашел рубашку, куртку, закинул рюкзак на плечо и спустя минуту был готов к выходу. Тася набросила на плечи какой-то старый ватник, просунула ноги в мои рабочие сапоги и мы вместе вышли на улицу, заперев за собой дверь.
Автомобильные фары светили нестерпимо ярко, так что приходилось прикрывать глаза ладонью. Таисия быстро чмокнула меня в щеку, махнула рукой и упорхнула во двор к Пантелевне. Я воззрился на машину Волкова: впервые видел черный четыреста двенадцатый "Москвич" в этом времени!
— Залезай на переднее сиденье, да! — помахал рукой мне Василий Николаевич. — Не такси!
На заднем у него было полно всего: какие-то коробки, папки с бумагами...
— Мои бойцы всю ночь над вашими эскизами корпели, — сказал директор ПДО, дернув головой в их сторону. — Можешь посмотреть. Я хочу Петру Мироновичу показать, он у нас большой эстет... Должен одобрить.
Я потянулся за папочкой, и в полутьме принялся разглядывать ее содержимое. Ну да, не технарь я, ни разу! Но оценить проделанную работу — мог! Из карандашных набросков сделать настоящие чертежи, с размерами, циферками, материалами, из которых можно всё это создать — за ночь? Убиться об стол!
— У вас там что, киборги сидят? — поцокал языком я. — Это как они успели?
— Какие киборги? — удивился Волков. — Чего обзываешься? Молодые парни и девчата, сразу после института ко мне пришли. Талантливые! Впятером вот это всё и наваяли. Похоже получилось?