Эффект Люцифера
Шрифт:
Я побежал за ней, и мы начали спорить на крыльце Джордан-холла, пристанища факультета психологии. Я спросил, как же она может быть хорошим исследователем, если процедура] эксперимента вызывает у нее такие бурные эмоции. Я сказал] что десятки людей спускались в эту тюрьму, и никто не реагировал так, как она. Она была в ярости. Даже если весь мир считает, что в моих действиях нет ничего плохого, ее это не волнует. Она считает, что я не прав. Эти мальчишки страдают. Как научный руководитель, я несу личную ответственность за их страдания. Это не заключенные, не испытуемые, а мальчишки, молодые люди, которых дегуманизируют и оскорбляют другие мальчишки, потерявшие моральные ориентиры.
Ее воспоминания об этом напряженном конфликте полны мудрости и сострадания, но в тот момент ее слова подействовали на меня как холодный душ. Они заставили меня проснуться от кошмарного сна, в котором я жил днем и ночью всю эту неделю.
Кристина вспоминает:
«Около 23.00 заключенных повели в туалет перед сном. Туалет находился за пределами тюремного двора, и это стало проблемой для исследователей — они хотели, чтобы заключенные оставались в „тюрьме“ 24
Кристина продолжает вспоминать о конфликте в тот роковой вечер:
«Когда в четверг вечером заключенных повели в туалет, Фил возбужденно попросил меня отвлечься от отчета, который я читала: „Скорее, иди сюда, смотри, что происходит!“ Я увидела строй скованных цепью заключенных с мешками на головах; охранники выкрикивали приказы. Я тут же отвела глаза. Меня переполнило леденящее, ужасное чувство. „Видишь? Эй, посмотри, это же просто поразительно!“ Я не могла заставить себя посмотреть туда снова и сказала: „Я уже все увидела!“ В ответ Фил (а вместе с ним другие из его команды) выдали тираду о том, что со мной происходит что-то не то. Мы наблюдаем захватывающий пример человеческого поведения, а я, психолог, не могу даже на это посмотреть? Они не поняли моей реакции, они подумали, что мне просто неинтересно. Их нападки заставили меня почувствовать себя слабой и глупой — женщиной, которой не место в этом мужском мире. Впрочем, мне и без того стало дурно при виде этих бедных мальчишек, целиком и полностью дегуманизированных».
Она вспоминает нашу стычку и то, чем она закончилась:
«Скоро мы вышли из помещения тюрьмы, и Фил спросил меня, что я думаю обо всем исследовании. Я уверена, он ожидал чего-то вроде интеллектуальной дискуссии об эксперименте и о той сцене, которую мы только что наблюдали. Вместо этого он получил нечто совсем иное: у меня произошла очень сильная эмоциональная вспышка (обычно я веду себя сдержанно). Я злилась и была напугана. Я начала плакать. Я сказала что-то вроде: „То, что ты делаешь с этими мальчишками, — это ужасно!“
Последовала горячая перепалка. Меня это очень напугало, потому что Фил, казалось, был совсем не тем человеком, которого я знала, — он любил студентов и искренне заботился о них, так что стал чем-то вроде легенды в университете. Он был не тем человеком, которого я полюбила, мягким и отзывчивым к другим людям и, конечно, ко мне тоже. Раньше мы никогда так сильно не ругались. Вместо того, чтобы испытывать близость и чувствовать друг друга, мы оказались на противоположных сторонах какой-то большой пропасти. Эти неожиданные перемены у Фила (и у меня тоже) и угроза нашим отношениям потрясли меня.
Я не помню, сколько времени мы спорили, но для меня это было очень долго и очень травматично.
В конце концов Фил услышал меня, извинился за свое поведение и осознал, что происходит с ним и со всеми остальными участниками исследования: все они, незаметно для себя, интернализовали набор разрушительных тюремных ценностей, отделивших их от собственных гуманистических убеждений. Он честно признал свою ответственность за то, что создал эту ужасную тюрьму, и принял решение прервать эксперимент.
Но так как было уже далеко за полночь, он решил закончить его на следующее утро, а затем связаться со всеми ранее освобожденными заключенными, собрать всех вместе, провести встречу-дебрифинг с охранниками, затем с заключенными, а потом со всеми вместе. Он испытал большое облегчение, и это решение сняло тяжелый груз с меня и с наших личных отношений» [135] .
135
Zimbardo P. G., Maslach С., Напеу С. Reflections on the Stanford Prison Experiment: Genesis, Transformations, Consequences // Obedience to Authority: Current Perspectives on the Milgram Paradigm / Ed. by T. Blass Mahwah, NJ: Erlbaum, 1999. P. 193–237. Цитаты на. с. 216–217.
Эй вы, верблюды, нагните верблюдиц!
Я вернулся в темницу, испытывая облегчение и даже радость от того, что решил прервать свою ужасную миссию. Я с радостью поделился этой новостью с Кертом Бэнксом, который несколько раз, днем и ночью, проверял видеозапись, хотя ему нужно было заботиться о детях. Он тоже обрадовался и сказал, что также собирался предложить мне закончить исследование раньше — после того, что ему пришлось наблюдать в мое отсутствие. Мы пожалели, что с нами нет Крейга, и мы не можем поделиться с ним радостной вестью об окончании этой кошмарной игры.
Невозмутимость Клея-416 и неудачные попытки вывести его из себя привели Хеллмана в ярость. В час ночи он устраивает следующую перекличку. Пятеро заключенных, печальные остатки населения тюрьмы (№ 416, № 2093, № 5486, № 5704 и № 7258), устало выстраиваются в ряд у стены, чтобы продекламировать свои номера, правила и песни. Даже если они делают это безупречно, кто-то из них получает разнообразные наказания. На них кричат, их оскорбляют и заставляют оскорблять друг друга. «Скажи ему, что он мудила», — кричит Хеллман, и заключенный поворачивается, чтобы сказать это другому. Затем наступает черед сексуальных унижений, начавшихся вчера вечером, и двор переполняется тестостероном.
Хеллман кричит: «Видите эту дырку в полу? Двадцать пять отжиманий, как будто трахаете эту дырку! Слышите!» Один за другим заключенные повинуются, а Барден толкает их вниз.
Посовещавшись, Джон Уэйн и его верный приспешник Барден придумывают новую сексуальную игру. «Ладно, теперь минуточку внимания. Вы трое будете верблюдицами. Идите сюда и наклонитесь, поставьте руки на пол». (Заключенные подчиняются. Видны их голые ягодицы, потому что под робами на них нет нижнего белья.) С очевидным наслаждением Хеллман продолжает: «А вы двое будете верблюдами. Встаньте за верблюдицами».
Барден хихикает, ему нравится эта двусмысленность. Тела заключенных не касаются друг друга, но беспомощные заключенные изображают акт гомосексуализма, двигаясь взад-вперед. Потом их распускают по камерам, а охранники скрываются в своей комнате. Сегодня они честно заработали свои деньги. Кошмар, приснившийся мне прошлой ночью, становится реальностью. Я рад, что теперь держу все под контролем: завтра все закончится.
Трудно себе представить, что подобные сексуальные унижения происходят всего на пятый день, ведь все знают, что это — только моделируемый тюремный эксперимент. Более того, с самого начала все участники знают, что «другие» — такие же студенты, как и они сами. Учитывая, что роли среди них были распределены случайным образом, между двумя категориями участников не было никаких различий. В начале эксперимента все они казались обычными хорошими ребятами. Те, кто стал охранниками, прекрасно знали, что если бы монета выпала другой стороной, им пришлось бы надеть робы заключенных и слушаться тех, кого они сейчас унижают. Они знают, что заключенные не совершали никаких преступлений и на самом деле ничем не заслужили статуса заключенных. Тем не менее одни охранники превратились в исчадия ада, а другие стали пассивными соучастниками дьявола, просто бездействуя. Нормальные, здоровые молодые люди, случайно оказавшиеся в роли заключенных, либо пережили нервный срыв, либо, оставшись в тюрьме, превратились в бессловесных послушных зомби [136] .
136
Бруно Бетельхейм сообщает о подобном явлении среди заключенных нацистского концентрационного лагеря, куда он попал в начале Холокоста, до того как концентрационные лагеря стали лагерями смерти. Он вспоминает, что некоторые заключенные оставляли попытки выжить и превращались в зомби. Его трогательное описание попыток выжить и отказа от них в ужасающих условиях стоит привести полностью. Вот отрывок из эссе Owners of Their Face, опубликованного в кн.: Bettelheim В. Surviving and Other Essays. New York: Alfred A. Knopf, 1979. P. 105–106:
«Я прочел стихотворение Пауля Целана под влиянием того, что узнал о выживании в лагерях, наблюдая за собой и другими: даже самые ужасные зверства эсэсовцев не могли уничтожить волю к жизни — до тех пор, пока человек мог поддерживать в себе желание жить и сохранить чувство собственного достоинства. В таком случае пытки могли даже усилить сопротивление, чтобы не позволить смертельному врагу сломать волю к жизни и остаться верным себе так долго, как позволяют условия. В таком случае действия эсэсовцев пробуждали в человеке ярость, он чувствовал себя как никогда живым. Это лишь укрепляло в нем желание выжить, чтобы в один прекрасный день победить врага.
…Все это действовало только в некоторой степени. Если не было никаких или почти никаких признаков, что кто-то, или мир в целом, действительно обеспокоен судьбой заключенного, его способность придавать положительное значение знакам из внешнего мира в конечном счете исчезала, и он чувствовал себя покинутым. Обычно это катастрофически влияло на его волю, а вместе с ней — на его способность выжить.
Только очень явная демонстрация, что человек не покинут — и СС следило за тем, чтобы заключенные видели это как можно реже, а в лагерях смерти вообще никогда, — давала надежду, пусть на мгновение, даже тем, кто ее уже полностью утратил. Но те, кто достиг состояния окончательной депрессии и распада, превращались в ходячие трупы, потому что их покидала воля к жизни — в лагерях их называли „мусульманами“ (Muselmanner). Они уже не верили ни в какие подтверждения того, что о них не забыли».
Эта ситуация стремительно и неумолимо подчинила себе почти всех пассажиров этого исследовательского судна, изучающего человеческую природу. Лишь некоторые не поддались искушению ситуации и не подчинились бесчеловечной власти под личиной «эксперимента». И совершенно ясно, что к этому благородному меньшинству я сам не принадлежал.
Глава девятая
Пятница: все исчезает в темноте
Нам предстоит разобрать тюрьму за несколько часов, и для этого нужно очень много сделать. Керт, Джаффе и я сильно устали после беспокойного дня и тревожной ночи, которая только что закончилась. Кроме того, ночью мы обдумали порядок сессий дебрифинга с участниками эксперимента, заключительного тестирования, выплаты денег, возврата личных вещей, а также отмены запланированных на сегодня визитов коллег, которые должны были помочь нам провести интервью с участниками исследования. Еще нужно отменить договоренность со студенческой столовой, вернуть койки и наручники, одолженные в полиции кампуса, и т. д.
Мы знаем, что каждому из нас придется работать за двоих: наблюдать за тем, что происходит во дворе, отдыхая по очереди, и готовиться к завершению эксперимента. Об окончании исследования мы объявим сразу же после визита государственного защитника. Он запланирован на утро, и это подходящее событие для завершения эксперимента. Мы решаем ничего не говорить охранникам до того, как заключенные узнают от меня эту радостную новость. Я думаю, что охранники будут недовольны, что эксперимент заканчивается раньше времени, особенно теперь, когда им кажется, что они полностью управляют ситуацией и ждут, что следующая неделя будет легче предыдущей, а в тюрьму прибудет несколько новых заключенных. Они уже научились быть охранниками. Очевидно, их кривая обучения достигла пика.