Эффект Люцифера
Шрифт:
Пока ситуация выявляла худшие качества многих из наших студентов-добровольцев, превратив одних в приспешников зла, а других — в патологически беспомощных жертв, Система власти совершила еще более глубокую трансформацию во мне самом. Участники эксперимента были совсем зелеными юношами, почти без жизненного опыта. А я был опытным исследователем, зрелым взрослым человеком. Я вырос на улицах Бронкса и не утратил приобретенной там проницательности при оценке ситуации и создании стратегий, помогающих выжить в гетто.
Но всю прошлую неделю я постепенно превращался в Символ тюремной власти. Я ходил и говорил, как он. Окружающие относились ко мне так, будто бы я был им. И я им стал. Я стал именно таким символом власти, к которым я питал отвращение всю свою жизнь, — надменным, авторитарным «боссом». Я стал его воплощением. Я мог успокоить свою совесть — ведь в качестве хорошего и доброго суперинтенданта
Конечно, я совершил ошибку, когда принял на себя двойную роль исследователя и суперинтенданта. Ведь разные, иногда противоречащие друг другу задачи этих ролей привели к размыванию моей идентичности. В то же время эта двойная роль увеличивала мою власть, а это, в свою очередь, влияло на «посторонних», которые посещали наше учреждение, — на родителей, друзей, коллег, полицейских, священника, журналистов и адвоката. Никто из них не поставил Систему под сомнение. Совершенно очевидно, мы не осознаем, что влияние Ситуации способно трансформировать наши мысли, чувства и действия, когда мы оказываемся в ее власти. Человек в когтях Системы просто подчиняется ей, ведет себя так, как представляется ему естественным в данных обстоятельствах.
Если бы вы оказались в странной, незнакомой и враждебной Ситуации в рамках мощной Системы, то вряд ли остались бы тем же человеком, который вошел в этот плавильный тигель человеческой природы. Вы не узнали ли бы самого себя, если бы, посмотрев в зеркало, увидели в нем отражение того, кем стали. Всем нам хочется верить в свою внутреннюю силу, в способность следовать собственным интересам и противостоять внешним ситуационным влияниям — таким, которые действовали в нашем Стэнфордском тюремном эксперименте. Для некоторых эта уверенность оказывается оправданной. Но таких — меньшинство, это редкие птицы, те, кого позже я назову героями. Но для большинства уверенность в собственной способности сопротивляться мощным ситуационным и системным силам оказывается всего лишь иллюзией. Нам просто хочется верить в собственную неуязвимость. Как ни парадоксально, поддерживая эту иллюзию, мы становимся еще уязвимее для манипуляций, теряем бдительность и иммунитет против попыток нежелательного влияния, которому нас тонко и незаметно подвергают.
Нам было ясно, что нужно использовать небольшое, но очень важное время дебрифинга после эксперимента с несколькими целями. Во-первых, нужно было позволить всем участникам открыто и в безопасной обстановке выразить свои эмоции и реакции, возникшие во время этого уникального опыта [142] . Затем, мне было важно дать понять и заключенным, и охранникам, что все эксцессы поведения, которые они продемонстрировали, были результатом ситуационных факторов, а не какой-то их личной патологии. Я хотел напомнить им, что все они были отобраны как раз потому, что являются абсолютно нормальными, здоровыми людьми. Они не внесли в тюремную ситуацию никаких личных изъянов; это ситуация заставила их прибегать к крайностям, которые все мы наблюдали. Они — вовсе не «ложка дегтя». Это Стэнфордская тюрьма стала «бочкой дегтя». Именно она спровоцировала трансформации, которые мы все наблюдали. Наконец, было очень важно использовать эту встречу, чтобы восстановить нравственные ориентиры. Дебрифинг должен был стать средством исследования морального выбора, который был Доступен каждому из участников, и того, какой выбор они сделали. Мы хотели поговорить о том, что охранники могли сделать по-другому, чтобы не подвергать насилию заключенных, и что могли сделать заключенные, чтобы прекратить злоупотребления. Я честно и ясно заявил, что несу личную ответственность за то, что не вмешался, когда несколько раз злоупотребления выходили за любые допустимые рамки. Я пытался сдерживать физическую агрессию, но ничего не сделал, чтобы изменить или остановить другие формы насилия, хотя должен был это сделать. На мне был грех упущения [143] — зло бездействия: я не обеспечил адекватного контроля и руководства тогда, когда они были необходимы.
142
Метод «Дебрифинга критического инцидента» (Critical Incident Stress Debriefing, CISD) был основным методом лечения жертв травматического стресса — террористических атак, стихийных бедствий, изнасилований и других злоупотреблений. Но последние эмпирические данные ставят под вопрос его терапевтическую ценность и даже указывают на случаи, когда он приносил вред, увеличивая и продлевая отрицательный эмоциональный компонент стресса. Побуждая людей выражать эмоции, в некоторых случаях можно спровоцировать отрицательные реакции, а не устранить их.
Вот некоторые важнейшие работы на эту тему: Litz В., Gray М., Bryant R., Adler A. Early Intervention for Trauma: Current Status and Future Directions // Clinical Psychology: Science and Practice. 2002. Vol. 9, № 2. P. 112–134; McNally R., Bryant Я., EhlersA. Does Early Psychological Intervention Promote Recovery from Posttraumatic Stress? // Psychological Science in the Public Interest. 2003. Vol. 4, № 2. P. 45–79.
143
Грех упущения — неспособность делать то, что повелевает Бог. Если Бог велит нам любить ближнего, а мы не делаем этого, мы грешим. — Прим. пер.
Гнев бывших «заключенных»
Бывшие заключенные продемонстрировали любопытное сочетание облегчения и возмущения. Все были рады, что кошмар наконец закончился. Те, кто выдержал эту неделю до конца, не проявляли особой гордости за этот «подвиг» и не считали себя лучше тех, кого освободили раньше. Они знали, что иногда вели себя словно зомби, послушно выполняя абсурдные приказы, без всяких сомнений сплотили ряды против заключенного Стюарта-819, участвовали в акциях устрашения против Клея-416 и высмеивали Тома-2093, нашего самого высоконравственного заключенного, Сержанта.
У пятерых заключенных, освобожденных раньше, не наблюдалось никаких последствий эмоциональной перегрузки, которую они перенесли. Отчасти благодаря высокому базовому уровню психологической стабильности, а отчасти потому, что источником их страданий были весьма нетипичная обстановка нашей тюрьмы и странные события, происходившие в ней. Без необычной униформы и других тюремных «украшений» они легко отделились от этой отвратительной ситуации. Главной проблемой этих заключенных были попытки справиться со стыдом, связанным с той подчиненной ролью, которую они играли. Им нужно было восстановить чувство собственного достоинства, компенсировать зависимость и подчиненное положение, в котором они неожиданно оказались.
Однако Дуг-8612, которого мы арестовали первым и первым отпустили из-за эмоционального срыва, все еще злился на меня, особенно потому, что я создал ситуацию, в которой он потерял контроль над своим поведением и своим разумом. Он действительно хотел вместе с друзьями совершить налет на тюрьму и освободить заключенных. На следующий день после освобождения он действительно вернулся в Джордан-холл, чтобы подготовиться. К счастью, по разным причинам он отказался от этого дела. Он очень удивился, когда узнал, насколько серьезно мы восприняли слух о возможном налете, и был изумлен тем, какие меры мы, и особенно я, приняли, чтобы защитить наше учреждение.
Как и следовало ожидать, бывшие заключенные стали бранить охранников, которые, по их мнению, вышли далеко за рамки роли и проявляли слишком много творчества в своих оскорблениях, когда выбирали их мишенью для особых злоупотреблений. Первыми в хит-параде мучителей оказались Хеллман, Арнетт и Барден, а за ними — Варниш и Серос, менее последовательные приспешники «зла».
Так же уверенно они указали на тех охранников, которых считали «хорошими», потому что те оказывали им небольшие услуги или так и не вошли полностью в свои роли и не смогли забыть, что заключенные — это люди. В этой категории впереди всех были Джефф Лендри и Маркус. Джефф помогал заключенным, всегда был в стороне от тех оскорбительных поступков, которые совершали другие охранники ночной смены и даже перестал носить темные очки и военную форму. Позже он сказал нам, что подумывал о просьбе перевести его в заключенные, потому что совершенно не хотел быть частью системы, которая так жестоко обращается с другими людьми.
Маркус не принимал так близко к сердцу страдания заключенных, но мы знали, что в первые дни он несколько разделился с заключенными свежими фруктами, чтобы как-то дополнить их скудный рацион. После того как начальник тюрьмы попросил его быть активнее, Маркус, остававшийся в стороне во время бунта заключенных, начал кричать на них и писать негативные отзывы для комиссии по условно-досрочному освобождению. Кстати, у Маркуса красивый, почти каллиграфический почерк, и он с удовольствием его демонстрировал, сочиняя отрицательные отзывы на запросы заключенных. Он любит бывать на природе, занимается туризмом и йогой; поэтому ему было особенно неприятно сидеть взаперти в нашей темнице.