Эффект преломления
Шрифт:
Рудольф с трудом выкраивал время для своих увлечений. Но очень редко выдавались минуты, когда он мог еще и поговорить о них. Да и знатоков вокруг все не случалось. А эта милая девочка, Эржебета Надашди-Батори, проявляла удивительно глубокие познания в алхимии.
— Скажите, графиня, вы начинали уже Великое Делание? [10] — вдруг спросил он.
Уголки алых губ приподнялись в тонкой улыбке.
— Я пробую, ваше величество.
— И как далеко вы продвинулись?
10
Великое
— До жидкой кристальной субстанции, ваше величество, как учит Альберт. Увы, она быстро разрушается, и я пока не могу добиться устойчивости.
— Мои попытки дальше закрепленной ртути не зашли! — завистливо воскликнул Рудольф. — Потом весь эксперимент идет прахом. Пойдемте в мою лабораторию, графиня. Быть может, осмотрев ее, вы подскажете, что я делаю не так?
Эржебета лишь молча склонила голову.
Лаборатория монарха была огромна. Возле одной стены в ряд выстроились шесть печей для возгонки, четыре — для перегонки, три обливных, две печи философов. На всех стояли сосуды, в которых дымили, бурлили, томились загадочные составы. Напротив тянулись длинные столы, на которых теснились колбы, реторты, тигли. Вокруг суетились помощники Рудольфа, что-то растирая, соединяя, помешивая…
Эржебета двинулась мимо печей, заглядывая в горшки и тигли, комментируя происходящие в них процессы. Все ее замечания и вопросы были дельными и показывали хорошее знание предмета.
— Так что вы скажете, графиня? — спросил Рудольф, когда все было осмотрено. — Почему я не могу достичь таких же успехов, как вы? Каков ваш вердикт?
Эржебета почтительно склонила голову:
— Вы великий алхимик, ваше величество, вас зовут Германским Трисмегистом. Кто я такая, чтобы оценивать вашу работу? Позвольте, однако, спросить: рассчитываете ли вы положение звезд, приступая к Деланию? Не всякий период бывает благоприятен.
Рудольф с восхищением посмотрел на прелестную женщину.
— Благодарю, графиня. Даже в «Малом своде» Альберта Трисмегиста не говорится об этом.
Эржебета прикусила нижнюю губу, что выдавало сомнение и беспокойство.
— Ваше величество, есть еще одно… — наконец решилась она. — То, чем вы мешаете в тиглях и котлах…
— Да-да, палочками из обливной глины.
— Боюсь, это не на пользу процессу. Нужно… — Эржебета подошла к монарху почти вплотную и что-то прошептала ему на ухо. — И в печь тоже.
Брови Рудольфа изумленно приподнялись.
— Неужели? Я тотчас же отдам приказ добыть! Благодарю вас, графиня, за то, что доверили мне такой важный секрет…
Вскоре король и Эржебета присоединились к танцующим. Позже, в беседе с Ференцем Надашди, монарх сказал:
— Ваша супруга обворожительна, дорогой граф. Но главное ее достоинство заключается в не по-женски остром уме.
Ференц благодарно поклонился, но не понял комплимента. Сам Надашди ценил в женщинах в первую очередь красоту и постельные умения. Впрочем, решил граф, что взять с чудака? Большинство аристократов Венгрии находили короля странным, а многие даже почитали за безумца.
Эржебета — отличная жена, думал Ференц. Красивая, заботливая, страстная. Верная — вон даже внимание монарха не вскружило ей голову, заговорила чудаку зубы наукой. Всем хороша баба, только вот детей родить не может.
То, что Бог не давал наследников, тревожило Ференца. Но он ни разу не упрекнул жену. Граф любил свою Эржебету, чувство это было крепким, грубым и простым — как он сам.
Почти до утра гремел дворцовый праздник. А через два дня в венский дом графов Надашди постучал вестовой с письмом из дворца. Рудольф собственноручно написал для Эржебеты приглашение в мастерскую его придворного художника Джузеппе Арчимбольдо. Тонкий знаток живописи и красоты, монарх пожелал иметь в своей коллекции портрет прекрасной графини.
Дом, служивший художнику обиталищем и местом работы, стоял в дворцовом парке. По богатой обстановке комнат, количеству прислуги и учеников сразу становилось понятно: король высоко ценит живописца.
— Приветствую вас, ваша светлость. — Джузеппе, крепкий седой миланец лет пятидесяти, согнулся в почтительном поклоне. — Счастлив возможности сохранить вашу сказочную красоту для потомков. Позвольте пригласить вас в мастерскую.
Гайдуки, охранявшие графиню, остались снаружи, служанки робко двинулись вслед и застыли у дверей просторной комнаты, в которой работал художник.
Сохранить красоту?.. Эржебета медленно двигалась между мольбертами, возле которых трудились ученики, отделывавшие наброски мастера.
Это были необычные картины. Лица на них складывались из изображений фруктов, овощей, трав и даже музыкальных инструментов. Несмотря на странное исполнение, они были узнаваемы и выразительны.
— Вам нравится, ваша светлость? — Джузеппе показал одну из картин, человек на которой был сделан из блюд, ложек, котлов и ножей. — Это придворный повар.
Эржебета смотрела на портреты. Важные вельможи. Смелые воины. Дамы — молодые и старые, красивые и не очень. Дети. Старики. Когда-нибудь тех, кто изображен на холсте, не станет. Но лица их по-прежнему будут смотреть с портретов, навсегда оставшись такими, какими увидены художником.
Но это ничего, смерть не пугает. Страшна старость. Безобразием своим страшна. Морщины, уродующие нежную кожу, тусклость глаз, беззубый рот, скрюченное тело… Разве будет Ференц любить такую Эржебету?
Она содрогнулась, как будто физически ощутила, что стареет с каждой минутой, с каждой секундой…
— Ваша светлость, — отвлек ее Арчимбольдо. — Прошу, сядьте сюда.
Он придвинул к окну кресло, усадил Эржебету, отошел, бесцеремонно рассматривая бледное лицо, длинную шею, упругую грудь… Вокруг столпились ученики, обменивались вполголоса впечатлениями.
— Здесь мы видим великолепный образчик молодой женской красоты, — говорил им Джузеппе. — Посмотрите, как сияет кожа дамы, как высока ее шея. А как посажена голова!
Эржебету не трогали эти взгляды, не задевали слова — художники всего лишь занимались своим ремеслом. Она сидела спокойно, не двигаясь — прекрасная и равнодушная.