Эффект преломления
Шрифт:
— Ты гляди, гляди, какая она, — шепнула Агнешка. — Кожа-то аж светится… Уж пять десятков скоро, а все как девка…
Бабы стояли в стороне, Дорка поручила им держать вещи графини, чтобы не помялись.
— А титьки-то какие! — дивилась Пирошка, с грустью вспоминая, как обвисла ее плоть. — Торчат, как у молодой. И зад тоже пышный…
— Все от крови, — насупилась Агнешка. — Не завидуй, Пироша. Чужая это молодость, краденая. И отвечать за нее графиньке перед Господом, гореть в
Пирошка вздохнула тайком. Вряд ли Господь вернет ей молодую грудь и задницу. А блаженствовать с дряблыми не особенно хотелось.
Посвежевшая, чистая, расслабленная, Эржебета вернулась в замок, предвкушая сытный обед.
— К вам гонец, госпожа, — доложил у ворот гайдук.
Вести были от старших дочерей. Анна с Катериной сообщали в письме, что соскучились и тоже приедут в Пиштян с мужьями — повидаться с матерью, а заодно и подлечиться. Из письма выходило, что, скорее всего, уже к вечеру дочки будут в Пиштяне.
От благостного настроения не осталось и следа. Эржебета заметалась по двору, отрывисто шепча, словно спорила сама с собою:
— Нечего им тут делать! Прочь, прочь! Но как я запрещу? Нельзя…
Лицо ее исказилось яростью, сделалось жутким, ведьмовским, похожим на уродливую маску. Теперь уже никто не сказал бы, что Эржебета молода. Черный человек возник рядом, хихикал, кривлялся. Топнув ногою, графиня прошла в свои покои. Дорка побежала следом.
В комнате Эржебета снова принялась расхаживать из угла в угол. Черный человек стоял возле двери, сложив руки на груди, ждал чего-то.
— Откажите им, госпожа, — понимающе проговорила Дорка.
— Как? — взвизгнула Эржебета. — Что люди подумают? Мужья их что скажут?
Словно ища выход снедавшей ее злобе, графиня распахнула дверь, увидала в коридоре испуганных, жмущихся по углам служанок. Медленно двинулась вдоль неровного ряда, останавливаясь напротив каждой, заглядывая в лицо. Девушки съеживались от ужаса, когда возле них оказывалась жестокая госпожа.
— В подвал их, — наконец со злобой приказала Эржебета. — Запереть!
Черный человек одобрительно кивнул.
— А этих? — угодливо переспросила Дорка, указывая на Агнешку с Пирошкою.
Графиня пренебрежительно хмыкнула:
— Кому нужны старухи? Да и кто-то же должен мне прислуживать.
— А ну-ка, быстро пошли! Слыхали, что госпожа приказала?
Дорка, словно овец, погнала девушек вниз. Била запоздавших. Несчастные, не понимая, за что их наказывают, плакали и дрожали.
— Молчите! Молчите лучше, не доводите до греха!
В подвале было сыро и промозгло, где-то капала вода. Ни тюфяков, ни соломы — лишь гнилое тряпье на полу.
— Сидите тихо! — Дорка впихнула служанок в каземат, захлопнула за ними дверь, повернула ключ в замке. — Молчите, не плачьте, не жалуйтесь — и тогда, может быть, останетесь живы.
Вечером приехали дочери. Веселые, счастливые, каждая с семьей, свитой, служанками. А муж Анны, Николаус Зриньи, еще и любимую гончую с собою в бричке привез.
Эржебета, как полагалось доброй хозяйке, стояла на крыльце дома. Только радушия не было на ее лице.
Анна с Катериной побежали к матери, ласкались, целовали белые щеки. Неласкова была Эржебета. Смотрела хмуро, цедила слова сквозь плотно стиснутые зубы.
— Видать, помешали ей дочки-то, — шептала Агнешка. — Развлечься хотела графинька наша, для того и девок столько взяла.
— А сейчас со злобы уморит их всех в подвале, — подхватила Пирошка. — Хоть так потешится.
— Посмотри, мама, на внуков, — ластилась Анна. — Вот старшенький мой, Ференц, в честь отца назван. А вот — Эржебета. Она похожа на тебя, мамочка!
— Грязная кровь, дурное семя, — бросила графиня, едва взглянув на миловидных детей.
Развернулась и ушла в замок. Дочери переглянулись.
— Мама не изменилась, — грустно проговорила Катерина.
— Но она все равно наша мама, — сквозь слезы ответила Анна. — Что ж, будем терпеть, сестричка. Душевный недуг не излечивается…
Казалось, вскоре Эржебета успокоилась. Она по-прежнему ходила на грязи, только теперь ее сопровождали дочери. По вечерам вся семья собиралась за большим, богато накрытым столом, и тогда в обеденной зале звенел веселый смех.
— Хохочут графья, — говорила Агнешка. — Жрут все. А девки-то там небось голодные.
— Три дня и три ночи уж, — вздыхала Пирошка. — Не от голода помрут, так от сырости косточки их сгниют.
День уходил за днем. Казалось, графиня и не вспоминает о запертых служанках.
Однажды, теплым вечером, когда Эржебета уже собиралась ложиться спать, в комнату вбежала Дорка, рухнула на колени:
— Простите, госпожа! Я недосмотрела!
Графиня вопросительно приподняла бровь:
— Девки?..
— Все… мертвы… — задыхаясь, вымолвила служанка.
В комнате раздался тихий смех Черного человека.
Бешено взвизгнув, Эржебета рванула с гвоздя на стене плеть. Взмахнула с силой — сыромятные ремни загуляли по голове, плечам, лицу Дорки. Била без разбору, не боялась искалечить виновницу. Когда рука устала, отшвырнула плетку, тихо сказала:
— Иди теперь, убирай там.
Окровавленная Дорка поднялась, пошатываясь. Утерла с лица струйки крови: