Эффект шимпанзе
Шрифт:
Несколько секунд Жерар просто вглядывался в мое лицо, но, сообразив, что голограмма ему ничего не скажет, довольно неуклюже попытался завести разговор. Впрочем, то была скорее неуклюжесть с непривычки, чем попытка скрыть тайну — это видно даже по голограмме. Я достаточно хорошо знал Жерара, чтобы убедиться, что к моей проблеме он непричастен. Отразив его расспросы дежурными оптимистичными репликами, я смог, наконец, перейти к волновавшей меня самого теме:
— А ты мне объяснишь, что вообще произошло?
— Ну как… Ты ведь уже
— Конечно.
— Я сам не знаю практически ничего, что не было бы там написано.
— Практически?
— Ну, есть еще четвертая гипотеза — что это наши внутренние разборки. И все.
— А кого мы везли-то?
— Беженцев из Африки. Причем явно не простых беженцев, к ним бы эскорт не приставили. Большего сказать не могу.
— Ладно. А почему Икарус не смог приземлиться в Милане?
— Система быстрой дозаправки рванула и разнесла часть внегабаритной полосы. Сажать такую махину на оставшуюся часть было бы рискованно.
— Два взрыва за полчаса?
— Мало того, что это случилось, мы еще и не нашли прямой связи между инцидентами. Чтобы списать их на одну причину, нужны хоть какие-то доказательства.
— То есть, причины обоих нам неизвестны?
— Официально, взрыв негабаритки произошел из-за цепи ошибок и утечек, в результате которых в трубу подачи водорода начал закачиваться обычный воздух. Сейчас аэропорт закрыт и в нем куча народу из полиции, ВВС и АТП.
— Антитеррористическое подразделение? Они тоже участвуют?
— Да, конечно. У нас же две официальные версии предполагают атаку. Причем одна другой краше. Поскольку ничего, что было бы похоже на остатки бомбы, в обломках заправщика не нашли, можно предположить либо что маленькое взрывное устройство было «заправлено» прямо внутрь, либо что самолет прострелили снаружи. И в обоих случаях нужно, чтобы в баках изначально был кислород, чтобы было, чему взрываться.
— То есть это в любом случае заговор?
— Ну, либо кибератака на системы аэропорта, либо да, враг на нашей территории. Вот только никаких следов нет.
— Да, ну мы и влипли, — покачал головой я.
— А тебе-то зачем в этом копаться? Отдыхай пока. С отчетностью я сам разберусь, — весело ответил Жерар.
— Может, ты и прав… А может, все это — только вершина айсберга, и мы все по шею в воде барахтаемся вокруг него, — задумчиво процедил я.
— Ой, да не заливай, — фыркнул Жерар, — Это даже не наши проблемы. Мы все сделали правильно. Точнее, ты сделал.
— Хорошо, если так. У тебя все?
— Пока да. Позвони, когда выйдешь из больницы, разберемся с мелочами.
— Конечно. До связи.
Я уставился в потолок невидящим взглядом. Нет, все-таки происходящее не имеет ни малейшего смысла. Почему именно я должен быть в эпицентре такого количества заговоров одновременно? Даже если допустить, что я случайно оказался не в то время не в том месте, что противник — действительно противник и что информацию врачи слили
Все осложняется тем, что я не знаю, какие воспоминания у меня повредились. В этом, собственно, и состоит проблема амнезии — ты не можешь знать, что именно забыл. Но если и Жерар не понимает, что происходит — значит, дело не в этом.
Худшее, что я мог сделать в сложившейся ситуации — сесть и попытаться осмыслить ее глубже. Перебирать все объяснения подряд бесполезно. Если идея и появится, то лишь по собственной инициативе. А длительное разглядывание одной и той же мысли с разных углов приведет лишь к страху и депрессии. Так что мне следовало заняться чем-то более практичным — например, почитать руководство к позвоночнику.
Примерно через полтора часа снова позвонили с ресепшена. Этого я уже не ждал, поэтому был немного взволнован, нажимая «принять вызов». На этот раз я использовал видеосвязь терминала. Теперь я видел то же, что и робот-портье внизу. Тот, в свою очередь, отображал меня на своем экране.
Прямо перед роботом стояла девушка моего возраста. Весьма милая, с живыми карими глазами, округлым лицом и глубоко черными волосами, ниспадающими по спине за пределы моего поля зрения. Это была Мишель Фавро. Кажется, мы познакомились в вузе и что-то делали вместе, но что именно — я не помню. Почему она здесь? Точнее, почему именно она?
Видеосигнал от меня, видимо, появился с запозданием — Мишель еще секунду напряженно смотрела в экран на своей стороне, прежде, чем на ее лице отразилась реакция узнавания (которая всегда сопровождается еле заметным поднятием бровей).
— Стив? — тихо прошептала она. Ее глаза широко раскрылись, так что стала видна краснота их краев. Однако следующая фраза прозвучала уже совсем иначе:
— Впускай меня, немедленно.
Я был несколько ошарашен таким контрастом. И, конечно, не собирался повиноваться. Но и создавать конфликт тоже было бы плохой идеей. Поэтому я попробовал перевести разговор в рациональное русло:
— А почему ты сначала не связалась со мной?
— Да какая, к черту, разница? — Мишель начинала медленно краснеть, а в ее голосе уже слышались признаки приближающейся истерики. Стало понятно, что ничем хорошим это не кончится.
— Хорошо, а зачем ты здесь?
На тот момент я никак не мог предсказать последствий своих слов. Просто не было данных.
— ЗАЧЕМ???!!! — армированные стекла на первом этаже здания вздрогнули, — Ты в своем уме?!
Мишель зарыдала. На шум уже сбежались несколько человек персонала и дюжина роботов, почтительно ожидающих возможности предложить помощь. Но я еще хуже, чем они, понимал, что происходит, и некоторое время бестолково хлопал глазами, пытаясь хотя бы собрать воедино мысли, и сам не заметил, как передал портье свое согласие.