Эффект загадки

Филиппов Андрей

Доктор вскакивает, вынимает из шкафа черно-серебристый комбинезон и торопливо влезает в него прямо в ботинках. Поднимает застежку. Держа в руке цилиндрический непрозрачный шлем, подходит к креслу. Лицо Лекки расслаблено и спокойно, впечатление, что она спит, едва заметно улыбаясь. На лбу из-под бинта выступила капелька крови. Пальцами в толстой перчатке Кштфорс осторожно стирает эту капельку и подносит руку к глазам. Его взгляд поразительно меняется, в нем теперь какая-то растерянность, испуг и удивление, словно это лицо маленького ребенка, которого незаслуженно обидел взрослый…

С пульта раздается резкий требовательный сигнал. Мы больше не видим лица доктора, потому что он надел

шлем и подключил к нему пучок проводов, выдернув их из пульта. Лаборатория озаряется ярким белым светом, в котором исчезают контуры предметов…

12.

Ну и сон приснился мне нынче ночью… До сих пор какая-то дрожь во всем теле. Впрочем, утро сегодня пасмурное, прохладно. Ночью шел дождь. Спал в машине, а форточку открыть забыл. Душновато было, вот и сны такие снятся. Надо ставить палатку и спать на свежем воздухе.

Дрова промокли напрочь. Пришлось наломать тонких веточек и сначала развести маленький дымный костерок, прежде чем пламени хватило на приготовление чая. Вчерашнее жареное мясо я разогрел, нанизав на проволоку. И только закончил завтрак, как мелкий дождь решил продолжить свое мокрое дело. Не оставалось ничего, кроме как забраться обратно в салон и вытянуться на матрасе. Дым сигареты красиво уходил в решетку вентиляции, дождь шуршал по металлу крыши, а я принялся вспоминать свой сон.

Прежде всего – страх. Страх, который заставлял сердце стучать где-то в районе горла и сковывал движения. И еще боль. Боль была где-то внутри, словно я проглотил раскаленный металл. Темнота, а впереди что-то ярко светилось, какое-то здание. И страх исходил оттуда. Я пытался повернуться и бежать, но что-то останавливало меня и влекло назад, к страшному дому. Я был один, но меня не покидало ощущение, что здесь, в темноте, есть еще кто-то и он смотрит на меня. Наблюдает. Нужно было найти его и бежать вместе. Я знал, что он ждет меня. Все казалось каким-то очень знакомым, я уже бывал там… Свет стал обжигать глаза. Потом увидел освещенное пространство, я лежал и смотрел вверх и человек, лицо которого оказалось на потолке, что-то сердито кричал мне и держал мои руки. Снова страх и скованность. И впечатление, что центр событий – именно я, я создал этот сон и управлял им. И в этом сне кто-то умер, я отчетливо это понял, а может, тот человек сверху сообщил мне. Наверное, тот, кого я искал, остался возле светящегося здания и погиб. Значит, я не спас его…

Ну, страх и боль – это понятно. Просто давление воздуха упало и мне перестало его хватать. На всякий случай, когда буду в городе, надо заехать в поликлинику и снять кардиограмму.

Размышляя таким образом, я незаметно опять заснул под шум дождя и проснулся ближе к полудню. В зашторенные окна ярко светило солнце.

Остаток дня и вечер я провел в военном лагере, где руководство надумало провести медицинский осмотр наиболее отстающих по физической подготовке «бойцов». Вообще-то, обследование делается перед тем, как принять человека в такой лагерь. Я был удивлен обилием учебной военной техники и, конечно, дисциплиной. Однако более всего меня удивило то, что я не встретил ни одного представителя медицинской службы.

Военные лагеря – это одни из тех немногих, в финансировании которых принимает участие государство. Странно, что никто не позаботился о медицинском обеспечении. Но после разговора с начальником выяснилось, что в лагере имеется несколько комплектов первой помощи и двое студентов-медиков, которые умеют с этим обращаться. Для всех остальных случаев есть радиостанция, по которой вызывается вертолет с настоящей военной базы.

Начальник лагеря пригласил меня поужинать. Это был лет-майор примерно моего возраста, так что мне пришлось долго и вежливо отказываться сначала от стакана со спиртом, потом от поездки к девицам в соседний лагерь (почему-то обязательно на бронетранспортере), а затем и от предложения переехать к нему в лагерь на полное обеспечение и приличную зарплату. Вознаграждение за медосмотр, и верно, было щедрым. Предложенный вариант можно рассматривать как резервный. В качестве дополнительной благодарности я получил целый вещмешок консервов.

К себе в лагерь я возвращался не один. Пятерым наиболее отличившимся солдатам были выданы увольнительные на двое суток и те радостно набились в мой «УАЗ». У поворота я высадил их ждать попутки в город, а сам неторопливо припарковал машину на полянке. Вечерний воздух был свежим и прохладным, пахло дымком. Я почувствовал, что устал.

Когда я вылез из машины, Лиза и Шнырь разводили костер.

– Добрый вечер! – сказал я.

– Привет! – ответили мне они, а Шнырь извлек из кармана пивную бутылку и круг дешевой колбасы.

– Лиза не пьет принципиально, наверное, беременная, - сообщил Шнырь, - а мы с тобой сейчас пивком угостимся.

– Иди, - сказала Лиза, - к черту со своими плоскими шутками! С чего это доктор, уважаемый человек, будет пить с тобой это дрянное пиво? Ты его для себя купил.

– Нет, ребята, в хорошей компании и дрянное пиво сойдет, поэтому не спорьте, - ответил я, - А компания у нас хорошая. Но пиво я не хочу, голова болит. Не обижайся, Шнырь.

Шнырь улыбнулся и принялся жарить колбасу на огне. Шкурка загорелась, жир стал капать в огонь.

– Ну, от колбаски-то тебе не отвертеться!

Я глянул на себя в зеркало. Лицо бледное, помятое, круги под глазами. Головная боль, взявшись непонятно откуда, пульсировала в висках. Не так чтобы очень сильно, но противно.

– Я к реке, морду лица сполоснуть, - сказал я, захватил полотенце и пошел умываться. Кроме того, у меня созрела одна мысль.

Холодная хрустальная вода с шипением и брызгами перекатывалась через крупные валуны. Я вылил на голову почти целое ведро, прежде чем немного пришел в себя. Впечатление было таким, будто я пьянствовал всю ночь и утро, а затем кто-то хорошо побил меня. Закатав брюки и держа кроссовки в руке, по колено в воде я добрел до небольшого обрыва, который приметил еще на рыбалке. Невидимый с берега, у воды рос пышный розовый куст. Цветки уже распустились, на лепестках сверкали капли.

 Осторожно срезав два белых бутона, я вернулся на поляну. Совсем стемнело. У костра осталась одна Лиза.

– А где Шнырь? – спросил я.

– Пришел Раккун, его приятель. Куда-то срочно ушли. Ты же знаешь, алконавты со своими гостями сегодня в полночь играют какую-то оперу про силы тьмы. Шварц, как узнал, побежал выгонять их отсюда, военными грозил и полицией. Но те, вроде, показали ему видеозапись, да еще бесплатно играют, короче, сговорились. Будто бы, старинная опера. Народ из соседних стойбищ с утра уже тянется. Шнырь с Раккуном чем-то помочь алкашам обещались, вот и побежали, - рассказала Лиза.

– Я слышал об этой опере, - сказал я, усаживаясь напротив, - это о борьбе света и темноты. Ее исполнение принято начинать в полночь. У тебя есть черная куртка?

– Найду… А зачем?

Я встал и принес ей два цветка.

– Один из них – на твою куртку, второй – дай той девушке, которая поблагодарила тебя за суп. Вот тебе и контраст света и тьмы.

Лиза удивленно взяла цветы. Вероятно, она давненько не получала таких подарков.

– Ух-ты… Вот это да! Красивые… У меня и булавка есть. Спасибо тебе, Крис! А ты? Ты ведь идешь со мной смотреть оперу?