Ефросинья
Шрифт:
–Честный. Разве это плохо?
–Для меня плохо. Разлюбит он меня за год, а дети, если бы были, не делся уже тогда никуда.
Домой Фрося шла вся в раздумьях, всё думая над словами Федора. Он во всем был прав, надо думать о будущем. И трудно всем, куда не посмотри повсюду горе и нужда.
Дома за вязанием её ждала мать. Не подняв на неё головы и не оторвавшись от работы, она сказала:
– Лепешек с молоком поешь, а Илюша с Тамарой придут, и их накорми. Мне уходить сейчас нужно.
–Куда?– стоя на пороге, спросила Фрося.
–К Семилюбову на работу пойду наниматься.
–А как же спина?– снимая платок с головы, снова спросила Ефросинья.
–А что спина? Есть, не спина просит. Мне вас кормить надо. О тебе, может, договорюсь, и ты копейку в
Фрося задумалась на месте, размышляя над словами матери:
– Плохой он человек, матушка, обманет. Люди о нем худое говорят.
Степанида подняла на дочь глаза и, отложив вязание в сторону, сказала:
– Ты, Фрося, жизнь еще не знаешь, а мать учишь. Мне вас кормить нужно. А Семилюбов работницу ищет за птицей смотреть. Эту работу я уж осилю, через боль осилю. В прошлую весну я к нему нанималась, и не обманул он меня тогда, все заплатил.
– Заплатил! Да ведь за ту работу почти даром тебя нанял! Спину ты после этого разогнуть толком не можешь! Нет, матушка, не пойдешь ты к нему. Я завтра сама работу искать буду. И не останавливай.
– Не позорь меня, Фроська. Опять против меня идешь!– Степанида встала с места и, завязав на голове платок, пошла к выходу.
Сровнявшись с Фросей, она остановилась:
– К Семилюбову пойдешь работать. У нас в семье отродясь лодырей не было. И Тамару к нему пристрою, хватит ей к генеральше бегать. До беды доведете семью, девки. Все, ушла я.
Дверь за Степанидой со скрипом закрылась, оставив Фросю в тишине и в собственных тревожных мыслях. Семилюбова знал весь город, и слухи ходили о нем плохие и грязные. В своем хозяйстве имел он три сотни разной птицы, с полсотни коров и быков на осеменения, с одну сотню поросят и еще две отары овец. Кроме этого имел он конюшню с тремя десятками коней, сад фруктовый, магазины, мебельную мастерскую, кабаки, бани, мельницу, гостиницы и прочее приносящее прибыль. Он занимался всем и умел найти подход к любой власти. На вид это был очень тучный человек с всегда лоснящимся от пота лицом и такими же потными ладонями. На голове у него были редкие темные волосы, всегда зализанные так, чтобы прикрыть лысину на макушке. На его лице самое выдающимся был его нос. Он был широким и мясистым и занимал почти все пространство, из его ноздрей всегда торчали черные жесткие волосы, что вызывало отвращение у многих впечатлительных людей. Ходил Семилюбов всегда, как бы, качаясь из стороны в стороны, и очень сильно со свистом дышал. Сердце Семилюбова видимо не выдерживало таких нагрузок и поэтому, он часто делал остановки при ходьбе, а отдышавшись снова качаясь и свистя грудью, шел по своим делам. Хотя конечно чаще всего он со своей супругой ездили на роскошном фаэтоне и не признавали новомодных автомобилей, на которых иногда разъезжала местная власть. Его жена, Мария Георгиевна, была такой же тучной и мясистой женщиной. Её круглое широкое лицо как будто было слеплено неумелым годовалым ребенком из пластилина. Все на её лице было большим и неказистым, особенно её сонные глаза с опущенными вниз уголками, её большой нос с широкими ноздрями и большой рот, кустистые широкие брови, сросшиеся на переносице и темными усиками над верхней губой, которых невозможно было не заметить. Она так же громко дышала, ей всегда было жарко, и поэтому она повсюду и в любое время года ходила с веером в руках и от неё, как и от супруга, всегда пахло потом и духами, что находиться долго рядом было то еще испытание. У этой некрасивой пары даже имелось двое детей: дочь Анна и сын Николай. Оба были холостые и как назло такие же некрасивые, что в принципе не мешало Николаю впутываться в очередную амурную историю. А сколько на стороне было детей от самого Гордея Борисовича – хозяина дома, даже и считать было страшно, почти все служанки побывали у Малуши, чтобы избавиться от очередного плода его "любви". Дом Семилюбовых стоял на краю города, где начиналось поле и луга, там же были и хозяйственные постройки, конюшни и прочее. Платить он не любил, но в работниках отказа все равно не было. Завод и фабрика работали в городе на пол силы, сырья в стране не хватало, и производить
Вместо Семилюбова принял Степаниду его помощник, похожий на худющую крысу. Иван Иванович Баранов сам принимал работников на службу для своего хозяина. Внимательно рассматривая, как товар, он все спрашивал, что-то уточнял, вводил потенциального работника в пот и в смущение. После такой пытки он громко вздыхал и озвучивал наконец-то принятое им решение: нанят или нет.
Степаниду он нанял, как и Тамару, а вот Фросю напрочь забраковал. "Тяжелая она у вас на характер, спорящая"– так ответил ей Иван Иванович. Степанида спорить не стала, рада была, что её и Тамару хоть взяли. С тем и ушла домой.
В избе к тому времени пахло вкусно щами, звенели голоса её детей. Они что-то обсуждали, возбужденно спорили. Степанида, прислушавшись, встала у порога, оперившись плечом о косяк. Материнская радость наполнила её грудь от того, что все дети дома и отозвалось неожиданно мимолетной грустью, что вскоре по одному её птенцы покинут родной дом, вить свои собственные гнезда.
Первой её увидела Тамара. Курносая, с русой косой как у Фроси, девчушка вскочила с места и подбежала к матери. Она, молча, стала помогать, ей разуть обувку и помогла снять платок с её головы.
–Устала? А щи уже готовы, – прощебетала Тамара.
Степанида положила ладонь на русую головку дочери, улыбнулась:
–Завтра, доченька, работать пойдем. Может, и на мясные щи заработаем.
Тамара непонимающе поморгала голубыми глазами, как у её отца и спросила:
– А на ситец для платья заработаю?
–Хорошо работать будешь-заработаешь.
Тамара улыбнулась, взяла мать за руку и потащила к столу:
– Убирай свои писульки!– крикнула она брату – Видишь, мама устала, накормить надо.
Степанида послушно села возле Фроси, которая листала какую то брошюру. Илья же не спеша убирал исписанные листы, недовольно пыхтя и косясь на мать.
– Ступай, ступай к своим коммунистам, – насмешливо сказала ему Тамара – Отец придет, я ему расскажу, как ты нам помогал. Даже дров принести для печки не смог.
Илья встал из-за стола и произнес:
–Не придет он.
Тамара махнула на него рукой:
–Ступай уже, на свою спектаклю.
–Спектакль, а не спектаклю, деревня. Между прочим, для таких, как ты его и показываем.
–Иди уже, городской. – Тамара замахнулась, было, ложкой на брата, но тут отозвалась мать.
–Не балуй. А ты, Илья, должен помогать сестрам. Семья всегда на первом месте. Так испокон веков было и будет.
Илья махнул на них рукой и быстро скрылся в сенях. Тамара села напротив матери, подперла рукой щеку и мечтательно сказала:
– Вот заработаю на ситец, такое платье сошью, что вся улица завидовать будет.
–Будет, будет… – отозвалась Фрося – Лишь бы горб не вырос от работы.
Степанида горько вздохнула, но решила промолчать, взяв кусочек хлеба, она ложкой зачерпнула постные щи и с удовольствием проглотила.
2.
Ноябрьский ветер трепал голые деревья за окном и выл как дикий зверь. Не давал он уснуть Ефросинье, да и стоны матери на соседней кровати не давали сомкнуть глаз. Надорвалась Степанида у Семилюбова, спина болела и живот. Приглашали знахарку Малушу, та мази ей дала, настои, да только не помогало ничего этого. Фрося же устроилась еще в сентябре в столовую посудомойщицей. Помог ей в этом Федор Кручин. Иногда она приносила из столовой остатки еды и это, хоть как то, давало надежды выжить в суровое время. Тамара же так и работала у Семилюбова. Платил он так, что порой о постных щах можно было мечтать, а уж про ситец на платье и думать нечего. Фрося уговаривала сестру бросить такую работу, но Баранов так запугал девчонку, что та не соглашалась уходить.