Ефросинья
Шрифт:
–Ой, матушки мои. Сил моих нет, – стонала Степанида – Воды, Фроська, подай мне воды. В глотке пересохло.
Фроська осторожно встала с постели, чтобы не разбудить Тому, прошла к ведру, где зачерпнув воды в ковш, подошла к матери, шлепая голыми ступнями по немытому деревянному полу. Та тихонько, со стоном, привстала и, сделав три глотка, отодвинула рукой ковш.
–Умру видимо, Фроська, на тебе все останется.
–Не умрешь, матушка, пройдет. – Фрося осторожно поставила ковш на стул, стоявший рядом с постелью матери.
–Ох,
–А ты, матушка, без молитвы спать ложись, – поправляя скомканное одеяло на матери, произнесла Фрося, еле сдерживая нахлынувшие слезы.
–Да как же без молитвы? Не крещенная я что ли? И откуда вы у меня такие нехристи выросли.
Степанида еще постонала, потом тихо стала молиться, плача и иногда громко всхлипывая, как будто перейдет сейчас на крик. Страшно в такие моменты было Фросе, хотелось сбежать куда подальше, где нет таких печалей и тревог. Она легла обратно в постель, прижалась спиной к спине сестры и так, не сомкнув глаз, пролежала до самого утра.
Не все это были напасти на семью Масловых. В сентябре издохла одна из коров, видимо наевшись несъедобной травы. Из двух, она была самая дойная и кормилица семьи, а та, что осталась, молока давала мало, да и хватало только, чтобы самим по кружке хватало. У Глаши с мужем тоже все было плохо. Не выдержав напора матери, Ефим стал бить свою жену и повторять, что Ваня не его сын и грозился каждый раз выгнать из дому Глафиру с ребенком. Та все терпела, не смела уходить, и даже просила прощения за то, чего не свершала.
Тучи нависли над Масловыми. И казалось, что вот-вот грянет гром и станет еще хуже. Фрося с таким чувством шла в столовую, окутавшись в старый пуховый платок. Столовая для рабочих находилась возле фабрики в здании бывшего кафетерия, где до революции подавались пирожные, кофе и булочки разным интеллигентным гражданам. Теперь сюда приходил рабочий люд в грязной обуви, курил прямо в помещении и ел щи, кашу и запивал компотом.
Целый день Фрося работала без устали, думая о своей жизни, о том, как ей быть и как бороться со всеми выпавшими на долю её семьи несчастьями. В конце рабочего дня, она вышла в зал, забрать последние миски со стола в своем грязном заляпанном рабочем фартуке, как вдруг её кто-то окликнул:
– Фрося!
Она резко обернулась и увидела стоящего на пороге столовой невысокого человека в рабочей одежде. Волосы у него коротко пострижены, были они черные как смоль, а глаза горели зеленым светом. Конечно, она узнала его, это был тот самый Лёша.
–Здравствуй, – отозвалась Фрося, смотря удивленными глазами.
–А я уже весь месяц хожу в вашу столовую. Увидел тебя и сразу узнал. Только подойти боялся. Не прогонишь?– он мял в руках фуражку и смотрел ей прямо в глаза в ожидании ответа.
Фрося поставила обратно, державшие все это время миски в руках, на стол. Вытерев руки об фартук, она ответила:
–Значит,
–Работаю. Подожду тебя?– он сел за стол и положил на него свою фуражку.
–Ну, подожди. Только заведующая будет ругаться. Закрыты мы уже, – смущено ответила Фрося.
Лёша встал из-за стола, одел обратно фуражку на голову и, улыбнувшись, сказал:
–Ничего, я у входа подожду. – И медленно вышел из столовой, оставив Фросю наедине с её мыслями и грязными немытыми мисками.
Недолго ждал её Лёша на холодном ноябрьском ветру, даже не успел продрогнуть, как следует. Фрося выскочила из здания столовой как ошпаренная и быстро пошла прочь от него. Потом резко обернулась и крикнула:
–Ну чего стоишь? Идем, кавалер!
Обрадовавшись, Лёша быстрым шагом догнал её и, взяв под руки, сказал:
– До дому тебя провожу. Согласна?
–Согласна – смущенно ответила Фрося.
Они шли, молча, по неосвещенным и грязным от грязи и мусора улицам. Редкие прохожие, не глядя, обходили пару стороной, а остальной ненадежный люд куда то сегодня попрятался, видимо прячась от холода и ветра в своих ночлежках. Уже выйдя на улицу, где стоял Фросин дом, Лёша, не выдержав тишины, спросил:
– Фрося, я могу провожать тебя каждый день до дому?
Фрося смутилась, на её лице мило заплясали багровые пятна:
–Конечно можно. А ты сам, где живешь?
–Койку в бараке снимаю. Обещают скоро общежитие открыть для рабочих.
Фрося замедлила шаг и посмотрела украдкой на него.
–Что? Страшный? – заметив её взгляд, насмешливо спросил он.
–Нет, что ты!– она отвернулась – Придумаешь!
–У меня мама цыганкой была, поэтому я такой смуглый, – не дожидавшись её вопроса, ответил Лёша.
– А отец?– с интересом спросила Фрося и тут же, застыдившись своего любопытства, отвела в сторону глаза.
–Русский. Работал на заводе. Умер перед германской. И мама умерла. Дед в прошлую зиму тоже умер. Вот я и пошел скитаться. Завод в нашем поселке был один, но он теперь разрушен, весь до последнего кирпичика. Работы там нет, остался только тиф и дизентерия.
Фрося поежилась от налетевшего внезапно ветра. Впереди уже показался её дом, где в двух окнах горел свет. Она горько вздохнула от мысли, что её ждет там и остановилась:
– Я дальше сама дойду.
–Что же вдруг случилось? Я что-то неприятное сказал?– он в недоумении смотрел на Фросю, взяв её за руку.
– Матушка у меня больная. Если сестра или брат ей расскажут, что с кавалером под ручку шла, совсем плохо ей станет.
–Вот что. Ты тогда иди, а я тут подожду.
–Зачем же?– удивилась Фрося.
– Подожду, пока домой зайдешь. Мне так спокойнее будет, – и улыбнулся – Ну ты иди, а то еще заболеешь на таком ветру.
С этого дня Алексей каждый день провожал её с работы до дома. Они редко общались, все больше, молча, шли под руки по тем же улицам, что и вчера и позавчера.