Егерь: назад в СССР 2
Шрифт:
Я вставил ключ в отверстие, повернул и открыл дверцу. Затем отодвинул вторую щеколду и впустил Дмитрия Николаевича.
— Остроумная конструкция, — сказал археолог, с интересом разглядывая ключ. — Опасаетесь, что машину могут угнать?
— И это не исключено.
Я пожал плечами и не стал говорить ему, что постоянно вожу в машине ружьё. Оставлять оружие в незапертой машине — верх легкомыслия, а всюду носить его с собой не очень удобно. Поэтому я прикрывал чехол с ружьём ковриком, чтобы его не было видно снаружи, а уходя ненадолго —
Я никогда не оставлял ружьё на базе. В доме старого егеря в Черёмуховке — запросто. А вот на базе — нет. Одинокий дом посреди леса интуитивно не казался мне надёжным местом.
— Значит, вы не против, чтобы Серёжа остался с нами до конца каникул? — спросил Дмитрий Николаевич, когда я вырулил на дорогу.
— Я только за. Честно говоря, я и привёз брата к вам в надежде заинтересовать его вашей работой. Дома он чуть не связался с не самой лучшей компанией. Я забрал его к себе, но в лесу ему скучно.
— А вам? — с интересом спросил археолог.
— Мне?
Я задумался.
Как ни странно, чаще я скучал в городе, среди людей. А вот одиночество на природе никогда меня не тяготило. Наверное, я просто самодостаточный человек. Да и как можно скучать на природе, если она — живая? Каждую минуту вокруг происходит что-то интересное. Достаточно лишь остановиться, открыть глаза и увидеть.
Говорить это вслух я не стал. Сказал проще:
— Когда работы много — скучать некогда. Да и я не всегда один. Часто бываю в деревне, там прекрасные люди.
Мы ехали в сторону Киселёво. Время перевалило за полдень. Начинавшее опускаться солнце светило в лобовое стекло, заставляя щуриться.
— Знаете, Андрей, — откровенно сказал Дмитрий Николаевич. — Мне кажется, Серёжу заинтересовали не только раскопки.
— Мне тоже так показалось, — согласился я. — Вас это настораживает?
— Нет, — ответил Дмитрий Николаевич. — Я надеюсь, что осложнений не будет.
— Я поговорю об этом с братом, — пообещал я. — А что это за девочка, Таня?
Теперь уже задумался Дмитрий Николаевич.
— Она живёт во Мге. Как-то приехала к нам с экскурсией, да так и осталась помогать. Очень ответственная, я бы даже сказал — серьёзная девочка. Кажется, живёт только с матерью и бабушкой.
Да, такой я её и помнил — серьёзной и ответственной. А ещё честной.
В памяти всплыл один наш разговор из прошлой жизни. Я тогда спросил Таню, почему она работает дежурной по переезду, почему не пошла учиться.
— Я поступала, — ответила она, — но недобрала баллы. Мне плохо даётся русский язык — пишу с ошибками. Временно устроилась на работу, чтобы помочь маме с бабушкой, да так и осталась. А потом вышла замуж, родила Ляльку. Тут уж совсем стало не до учёбы.
Она перевернулась на живот и погладила мою руку.
— Но мне нравится моя работа. Встречать поезда — это здорово!
— Здорово, — согласился, я, и больше мы не говорили об этом.
— Дмитрий Николаевич, — спросил я, чтобы сменить тему. —
— С ним всё хорошо, — ответил Дмитрий Николаевич. — Но гипс снимут не раньше, чем через три недели.
Мы проехали Киселёво и поворот на Черёмуховку. Но чтобы добраться до Елового озера, нужно было ехать дальше, на Дусьево.
— Расскажите мне про колдуна, Дмитрий Николаевич, — попросил я. — Всё, что вы о нём прочитали.
Дмитрий Николаевич откинулся на низкую спинку автомобильного сиденья и тряхнул рыжими кудрями.
— Ну, новгородскую берестяную грамоту я уже упоминал. Но есть свидетельство и в летописи. Во время очередной стычки новгородцев со шведами тяжело заболел сын посадника Степана Твердиславича, Михалко — то есть, Михаил. В летописи сказано, что он «тяжко маялся животом». Ни лечение травами, ни молитвы не помогали. Но тут один из местных жителей подсказал посаднику, что на «озере среди лесов» живёт колдун, который лечит любые болезни. Посадник сам повёз сына к колдуну. Колдун дал Михалку отвар из трав, а посаднику велел молиться перед иконой в своей келье, которую «выкопал в земле, словно звериную нору». Летопись говорит, что выпив отвара, сын посадника «впал в беспамятство», и отец всю ночь молился над его телом. Под утро Михалко очнулся, и был здоров, «только сильно слаб».
Мы свернули с шоссе на дорогу, ведущую в Светлое. Автомобиль тряхнуло на ухабах. Дмитрий Николаевич ухватился за сиденье, а я сбавил газ.
— После смерти Степана Твердиславича Михалко Степанович тоже был посадником в Новгороде. Не так давно отыскалась ещё одна берестяная грамота, а в ней перечисляются дары, которые Михалко Степанович отправил «колдуну близ озера Елового». В грамоте упоминаются «мёд сотовый, сыры, рыба сушёная и десять кулей хлеба», — то есть, зерна. А также «шуба лисья короткая».
Увлёкшись разговором, Дмитрий Николаевич повернулся ко мне.
— Этой историей меня заинтересовал мой коллега — профессор Миропольский. Слушая его рассказ, я вспомнил, как студентом изучал в архивах документы периода Северной войны Петра Первого. И в одной из бумаг упомянуто, что некий колдун «возле озера Еловаго» выходил восьмерых раненых солдат, за что ему была пожалована серебряная полтина. А при устройстве в Петербурге «аптекарского огорода» упомянуто, что некоторые растения доставлены туда с Елового озера.
Дмитрий Николаевич почесал подбородок.
— Когда я вспомнил об этом, меня словно в бок толкнули. В свободное время я стал изучать другие периоды истории нашего края. И снова наткнулся на упоминание колдуна в хрониках времён Ливонской войны.
Дмитрий Николаевич прикрыл глаза, вспоминая. Мы как раз проехали Светлое и приближались к повороту на охотничью базу. И вдруг я увидел на дороге участкового Павла. Он махал нам рукой, показывая, чтобы я остановил машину.
Странно! Откуда здесь Павел? Что-то случилось?