Егерь: назад в СССР
Шрифт:
Учебники, тетради, исписанные стремительным почерком. Деревянный пенал с карандашами и ручками. Стопка желтоватой писчей бумаги формата А4. Записная книжка в переплёте из зелёного кожзаменителя. Фотоаппарат «Смена-8м» и три кассеты с плёнкой.
Одежду я сложил в шкаф, на освободившиеся полки. Форму аккуратно повесил на плечики — пусть отвисится.
Учебники и тетради пока пристроил на подоконнике. Хотел открыть записную книжку, но передумал.
Позже посмотрю. На сегодня голова и так переполнена впечатлениями.
Ещё
Я закрыл пустой чемодан и задвинул его под кровать.
Рюкзак оказался набит боеприпасами. То-то я замучился его таскать. Две банки пороха «Сокол», банки с дробью и картечью. Разборная пулелейка. Весы для дроби и пороха в картонной коробке. Тут же — раздвижные мерки-чашечки. Лист плотного картона, весь в круглых отверстиях. Картонные коробочки с капсюлями, три упаковки папковых гильз. Десяток латунных гильз, уже стреляных. Я понюхал одну и ощутил кисловатый запах сгоревшего пороха.
Кроме боеприпасов в рюкзаке нашлись несколько банок рыбных консервов — килька в томате и сардины в масле. И банка говяжьей тушёнки.
Ну, теперь-то я точно не пропаду, даже если завтра уйду в лес до открытия магазина!
Я открыл охотничьим ножом банку кильки. Перекусил остывшей картошкой с консервами. Похрустел солёным огурцом.
В чемодане нашлась жестяная баночка с грузинским чаем. Я взял в сенях ведро и решил спуститься к речке за водой.
На улице было ещё светло, но деревня уже засыпала. Белые ночи в самом разгаре. Стояла такая тишина, что я с крыльца слышал, как в речке плещется мелкая рыбёшка.
За спиной скрипнула калитка.
— Эй, егерь! Постой!
Глава 4
Я обернулся. Возле калитки стояли двое парней, чуть моложе меня. На одном — голубая майка с пятнами машинного масла. Другой одет в застиранное поло. Руки у обоих — в карманах широких штанов, перепачканных мазутом. Оба крепкие, широкогрудые. Трактористы, что ли?
— Что вам, парни? — как можно миролюбивее спросил я.
Ведь может же быть, что они просто заглянули поздороваться? Деревенское гостеприимство, ничего необычного.
Тот, что повыше, сплюнул себе под ноги изжёванную травинку.
— Нехорошо поступаешь, егерь! Не успел приехать — а уже наших девчонок отбиваешь. Так не делается.
Ясно. Местные ребята пришли прощупать заезжего ленинградца.
Главное сейчас — не задавать вопросов и не оправдываться. Но и на рожон лезть не нужно.
Я поставил ведро на верхнюю ступеньку. И, как бы невзначай, потянулся за клещами, которые лежали на столе в сенях.
— Я вас в свой двор не приглашал. Гуляйте по улице, а сюда не лезьте.
— Это Ильича покойного дом, а не твой, — набычился тот, что был пониже.
— Теперь мой, — отрезал я. — Дуйте за калитку!
Они замерли в нерешительности.
— Отстань от Катьки, — сказал высокий. — Не твоя девчонка.
— Я и не приставал. Ещё вопросы есть?
— А чего в медпункте отирался?
— Голову бинтовал.
— Смотри! Ещё раз тебя рядом с Катькой увидим — не так забинтуем.
Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза. Затем высокий развернулся и пошёл к калитке. Его приятель — за ним. Когда он взялся рукой за перекладину, я окликнул их:
— Эй!
— Чего? — обернулись сразу оба.
— Послезавтра.
— Что послезавтра?
— Послезавтра в медпункт пойду, — объяснил я. — Повязку надо поменять. Фельдшерица велела.
Высокий прищурился, но ничего не сказал. Снова сплюнул и вразвалку пошёл по улице в сторону моста.
Я посмотрел им вслед. Потом поднял ведро и спустился по тропинке между лопухами к речке.
Чувствую, придётся мне ещё столкнуться с местной молодёжью.
Но даже эта мысль не испортила мне настроение. Будут лезть — столкнёмся! Всё-таки, эти ребята не шли ни в какое сравнение с теми упырями, что повылезают из тёмных щелей в девяностые.
Придётся в субботу сходить в клуб. Чем раньше мы с парнями всё выясним — тем спокойнее мне будет жить и работать. В любом деле должна быть ясность.
На берегу речки я с радостью обнаружил приземистую бревенчатую баньку. Низкая дверь была приоткрыта. Я потянул её на себя и вошёл внутрь.
Крохотный предбанник, в котором еле помещалась одна лавка. Сама баня была чуть побольше. Но и в ней едва хватало места для печки с каменкой и котлом для горячей воды. У входа стояла железная бочка. Видимо, в ней хозяин держал холодную воду.
У дальней стены — широкий полок, над ним крохотное оконце. Под полок задвинута скамейка для мытья. На ней перевёрнутый жестяной таз с двумя ручками и засохший кусок хозяйственного мыла в голубой пластмассовой мыльнице. На стене висит пересохшая лыковая мочалка.
Шайка — вспомнил я слово из детства. Такой таз называется шайка. В общественных банях только такие и были в это время. А в деревне мылись, кто в чём горазд.
Надеюсь, эту баню удастся протопить. Тогда грязным я не останусь. И постираться тоже смогу.
Наверное, надо составлять список — что купить в магазине в первую очередь. Два куска мыла я привёз с собой из Ленинграда. А вот мочалка нужна.
И нарезать веников! Сейчас самое время. Лист на берёзах молодой, мягкий. Цветочные серёжки ещё не проклюнулись. Неделя-другая, и будет поздно. Веник из не вовремя заготовленной берёзы осыпается, остаются голые прутья.
Я вышел из бани и по привычке плотно прикрыл за собой дверь. Подумал секунду, и приоткрыл, оставляя щель. Пусть воздух гуляет свободно, сушит доски и брёвна. Дольше не сгниёт.