Егерь. Девушка с Земли
Шрифт:
Реми повисла на руках Жереха, на разбитых губах тут же выступила кровь.
— Мама! — позвала она. — Мамочка!
Вертолет стремительно приближался. Мчал черным вороном над болотами, распугивая жаброхватов, рыбоптиц и светящийся криль.
«Черный всадник ада… — подумалось Ремине. — Явился за мною сам…»
На поверхности болота вздулся горб грязной воды. Двинул неспешно к берегу, поднимая волны. А за ним — еще один и еще.
— Что за черт?.. — Жерех отпустил Реми, и та кулем упала на гальку. — Колбасинский! Что это? Колбасинский!
— Это… гм… если я не ошибаюсь… сейсмурии… —
И через миг брызги обрушились на симмонсов и их пленницу. Три твари, щелкая чудовищными челюстями, двинули на людей. Бесчисленные щупальца сейсмурий извивались, точно дождевые черви; трепетали на широких туловах ярко-красные жаберные щели.
Звук выстрелов утонул в шуме винтов заходящего на посадку вертолета.
Симмонсы, отстреливаясь, отступали к Барьеру. Сейсмурии как будто впитывали пули и дробь без особого вреда для себя, лишь тепловое ружье Марашека сдерживало их натиск. Высокочастотные импульсы высекали из рыхлых тел водяных монстров струи пара, обездвиживали щупальца. Вертолет проделал круг над берегом, с его борта тоже, кажется, стреляли. Одна из сейсмурий — самая толстая и неповоротливая — развалилась пополам, залив берег темной кровью.
Реми пятилась, видя перед собой потемневшую от пота спину Марашека. Симмонс бил из теплового ружья направо и налево, он был полностью поглощен сражением. Жерех что-то кричал в переговорное устройство, то и дело он глядел вверх — на вертолет, а потом снова всаживал пулю за пулей в разверстые пасти и жаберные щели. Колбасинского и Лазаруса она вообще не видела, судя по всему, одна из сейсмурий оттеснила их далеко в сторону.
Вдруг Реми ощутила на плече чью-то руку. Судорожно обернулась: за ее спиной стоял Скворцов. Егерь был бледен, но глаза его пылали решимостью. Он оттолкнул Реми, взмахнул мачете и ударил Марашека по шее.
— Эй-эй-эй! — закричал Жерех, вскидывая пистолет.
Но егерь опять оказался проворнее. Он выдернул «кольт» из кобуры обезглавленного Марашека и выстрелил. Жерех согнулся пополам, выпустил оставшиеся в барабане пули себе под ноги.
Скворцов схватил Реми за руку и потянул в заросли полипов. Над их головами пронесся вертолет, взметая вверх известковую пыль и высохшие ветки водорослей. Егерь вытянул из кармана пугалку — устройство с антенной — и бросил ее среди кораллов. Реми так и не поняла, зачем эта штуковина егерю — отпугивать жаброхватов или приманивать сейсмурий? Может, для того и другого сразу. Впрочем, этот вопрос пришлось отложить в долгий ящик: обе сейсмурии оказались наконец на земле, а из зависшего вертолета бодро десантировалось подкрепление симмонсов.
11
Здесь рифовый лес был как пена. Как пышная пенная шапка над исполинской ванной, полной горячей воды. Он переливался яркими красками от красно-желтой и охряной до карминной и всех оттенков мадженты. Он непрестанно пульсировал, дышал в едином ритме. И пахло в нем какой-то парфюмерией. От однообразия цветовой гаммы рябило в глазах. Здесь исчезали любые ориентиры. Не разобрать, где верх, где низ. Куда идти — на север, на юг? А может, на восток или на запад? Радовало одно: что и симмонсы должны были сбиться со следа, потерять направление погони, заблудиться. И, похоже, заблудились. По крайней мере, беглецы не ощущали их присутствия вот уже несколько часов.
Скворцов уложил Ремину в тень колонии эпифитов. Хищная водоросль-самострела вовсю работала мириадами язычков, слизывала из воздуха летучий криль, насыщалась. И насыщала атмосферу кислородом. Возле нее легче дышалось. Правда, жара уже спадала. Бесконечно долгий день подходил к вечеру. А от вечера до ночи рукой подать. Впрочем, на Сирене никто не говорил: «Ночь»; говорили: «Карлик». И зябко ежились при этом. Даже для аборигена оказаться на открытом месте во время Карлика — событие малоприятное. Что уж говорить о человеке. Тем более — о человеке с Земли. Сам егерь ощущал себя скорее аборигеном, хотя тоже родился на Земле, но вот Реми…
Он внимательно осмотрел спящую девушку. Запавшие щеки. Темные круги под глазами. На руках синяки и ссадины. Ноги исцарапаны, и многие царапины кровоточат. Что скверно. На рифе кровоточить нельзя. На свои раны Скворцов внимания не обращал, они давно зажили. Слава Вседержителю, в учебке к практике самоцелительства подходили весьма серьезно, иначе бы потери среди личного состава звездной пехоты были куда масштабнее. Другое дело, для того чтобы лечить других, курса молодого бойца недостаточно. Но опять же Вседержителю слава, что биолог Скворцов кое-чему научился и у аборигенов.
Егерь быстро оборвал несколько язычков самострелы, растер их между ладонями и осторожно, чтобы не разбудить Реми, втер полученную кашицу в ее кровоточащие ранки. После чего сосредоточил мысли на процессе заживления. Как биолог он хорошо представлял, что происходит с организмом во время регенерации. И хотя голова кружилась от усталости, а веки слипались, он отчетливо увидел студенистые комочки клеток, ощутил их дрожание. Напрягая остатки воли, он мысленным усилием заставил рассеченные ткани воссоединиться…
Окончательно обессиленный, Скворцов повалился рядом с девушкой и уснул.
Проснулся он от тишины. И прохлады. Поначалу он даже не мог сообразить, что произошло, но потом понял: наступил вечер, и дневной криль перестал жужжать в воздухе жаброкрыльями, попрятался в трещинах мертвых дендрополипов. Лишенная пищи самострела втянула язычки в известковые трубочки, но тень под ее колонией не только не исчезла, она стала гуще. Оранжевое солнце село за Большой барьер, и средние ярусы рифового леса медленно, но верно погружались в темноту. Верхние были пока освещены, там еще кипела дневная жизнь, но егерь знал, что это ненадолго. Солнце зайдет, все, что способно спрятаться, спрячется. А что неспособно — останется на голых коралловых скалах. Открытое враждебному глазу.
— Проснулись?
Егерь оперся ладонями в жесткое ложе из коралловой крошки, сел. На стремительно «увядающей» ветви дендрополипа стояла Реми. В руке у нее было мачете. У ног Ремины корчилась громадная сколопендра, жвалы мерзкого создания судорожно открывались и закрывались.
— Эта дрянь подбиралась к вашей ноге, Эндрю, — сказала Реми. — Она ведь опасна?
— Еще как, — отозвался Скворцов. — Сколопендра-секатор обстригает у жертв конечности, а потом вгрызается во внутренности…