Егерь. Последний билет в рай. Котенок (сборник)
Шрифт:
Внутри оказалось неожиданно тесно – места на всех хватило впритык. Навигатор при виде наших вытянувшихся физиономий хмыкнул и пояснил, что сейчас мы разместились в катере, который будет тянуть за собой кокон спускаемого модуля, при разворачивании на поверхности планеты теряющего мобильность. А сама «тройка» – имен собственных столь крошечные посудины не имели, только бортовой номер – в любой момент сможет отстыковаться и выйти на орбиту либо действовать как атмосферный воздушный транспорт. Впрочем, учитывая возраст базы, в нашем недоумении нет ничего удивительного. В настоящее время в качестве спускаемых аппаратов чаще всего использовались эксплорер-боты – стометровые сигары либо соответствующих размеров диски, а они, как ни крути, были полноценными кораблями. Обострению приступа клаустрофобии способствовали и коллеги-Охотники – по сравнению с нами они выглядели настоящими медведями, едва умещавшимися в противоперегрузочных креслах.
Шлем я пока надевать не стал, потому позвал питомца жестом. Петрович дисциплинированно запрыгнул ко мне на колени, я извлек из кармана приемо-передающий модуль причудливой формы и закрепил на голове напарника. Тот к процедуре был привычен и не сопротивлялся. С ажурным ободом на башке кот выглядел забавно, но то ли еще будет, когда я на него респиратор нацеплю! В нашем деле закон железный: пока не удостоверишься, что дышать можно и ничего тебе за это не будет, ходи в дыхательной маске.
Согнав Петровича на соседнее кресло – единственное остававшееся свободным, – я поудобнее
Пока я пытался устроиться в кресле с максимально возможным комфортом, обосновавшийся в пилотской кабине Мохов объявил по громкой связи:
– Внимание экипажу! Старт через три минуты! Не забудьте пристегнуть ремни!
Наплевав на удобство, я склонился над Петровичем, направил ему успокаивающий импульс и представил кота, распятого на спинке кресла вроде человека со знаменитого рисунка Леонардо да Винчи. Питомец недовольно фыркнул, но распластался на сиденье, чуть ли не растекшись по нему. Я же перетянул напарника парой ремней и отрегулировал длину – все, теперь никакое ускорение не страшно. Помнится, когда мы только начали отрабатывать высадку на тренажере, Петрович возмутился и отказался пристегиваться. Полученный на тренировке опыт намертво въелся в память, и впредь он мерами безопасности не пренебрегал. Позаботившись таким образом о верном товарище, я и сам поспешил щелкнуть магнитной застежкой, тем более что динамики прохрипели голосом вредного мичмана что-то вроде «до старта тридцать секунд, даю обратный отсчет». Под мерное бухтение Мохова расслабиться не получалось, я инстинктивно ждал удара ускорения в момент срабатывания катапульты и вжимался в кресло – вот такая у меня дурацкая реакция на старт любого корабля. Что характерно, дождался. Сначала, правда, космокатер плавно переместился куда-то вниз и с шипением пневмопривода состыковался со спускаемым модулем, и только потом диспетчер привел в действие катапульту. Как всегда, перегрузка навалилась совершенно неожиданно – от мощного пинка магнитного поля связка «катер – модуль» выскочила из стыковочного узла, как пробка из шампанского. Несколько мгновений было тяжело дышать, потом наш кораблик достаточно удалился от пятикилометрового яйца базы, и Мохов врубил маршевые движки, предварительно кратким импульсом тормозных дюз сбросив скорость до приемлемой. Гравикомпенсатор заработал на полную мощность, так что теперь перегрузки можно было не бояться, хоть модуль и несся к планете, разгоняясь с каждой секундой. Вот минут через двадцать, когда мы войдем в верхние слои атмосферы и начнется торможение, может и приложить нехило, если пилот хоть немного ошибется с траекторией. В принципе, это будет самый опасный момент: если что и случится, то именно в этой фазе полета, и тут нас не спасет даже чудо, просто сгорим в атмосфере. Именно поэтому, да еще из чувства солидарности с питомцем я не стал герметизировать скафандр, поленившись нахлобучить шлем – в случае чего перед смертью не надышишься. Пусть Петрович видит, что я разделяю с ним все тяготы и опасности: для котов герметичный скафандр не предусматривался даже в проекте, потому как работать им приходилось лишь на планетах с благоприятными для белковых организмов условиями. Оно и понятно, хрен ли толку от их обостренных чувств, если они изолированы от окружающей среды? Так что не бывать нам с Петровичем на Марсе. Вернее, побывать-то можно, сунул кота в спецконтейнер – и гуляй, сколько влезет. А вот по профессиональным делам нам такая роскошь не светит.
Между тем модуль проскочил безвоздушное пространство и раскаляющимся с каждой секундой болидом углубился в атмосферу. Тут уже пришлось шлем напялить – капитан Иванов недвусмысленно приказал. Мой вычислитель сразу же синхронизировался с корабельным «мозгом» и выдал на забрало живописную картинку: прямо под нами громоздились молочно-белые облака, чуть искаженные слоем раскаленного воздуха. Судя по умеренной вибрации корпуса, траекторию Мохов выбрал удачную, так что преждевременная встреча с ангелами нам не грозила. Петрович требовательно мяукнул, и я поспешил активировать видеоинтерфейс. Из ажурного обруча над его левым глазом выдвинулся прозрачный мини-дисплей с картиной облачного неба. Мысленным приказом я свернул изображение и переместил иконку в верхний левый угол забрала. Теперь у меня перед глазами вместо панорамы кипенно-белых облаков предстало внутреннее убранство десантного отсека и длинный ряд пиктограмм по нижнему срезу экрана. Скрутив правой рукой фигу, я активировал виртуальное рабочее пространство. Помнится, инструктор, побитый жизнью майор Мандрик, долго ржал, когда я впервые использовал подобный жест-ключ. Но на реакцию окружающих чихать, главное, что мне не напряжно. На дисплее появился стандартный курсор, реагировавший на еле заметные движения пальцев, – довольно удобно, и приноровиться к такому типу управления несравненно проще, чем использовать мысленные команды: даже тщательнейшим образом откалиброванный вычислитель реагирует лишь на ограниченное количество таких мыслей-приказов, к тому же в процессе не рекомендуется отвлекаться. Лично для меня проще пальцами дергать, возя курсором по дисплею. Понятно, что без перчаток ничего из этого не выйдет. А вот в боевой обстановке «думалка» конечно же удобнее, но там и команды используются вбитые в подкорку и предельно краткие: «цель», «траектория», «сила», «прыжок»… Фактически вот и весь список.
Двойным кликом развернув небольшую картинку с панорамой набегающей планеты – пусть висит, в обстановке ориентироваться помогает, – я вызвал на дисплей интерфейс коннектора и запустил стандартный тест. В бытность нашу в егерской учебке мы с Петровичем остановились на голосовом управлении, и теперь пришлось отключить внешние динамики, чтобы соседей не беспокоить. Видеопоток со встроенной в кошачий ППМ камеры шел исправно, и я разместил второе миниатюрное окошко рядом с первым. Затем принялся вслух произносить команды, наблюдая за Петровичем. Начал с простейших, типа «направо-налево». Удовлетворенно хмыкнул, дождавшись поворотов кошачьей головы. Если разобраться, вся эта хитрая машинерия функционировала на простом принципе: во время длительных тренировок мы с партнером нарабатывали так называемые якоря: связки «слово – образ» с моей стороны, и «образ – слово» со стороны Петровича. Второе было труднее, так как требовало совместных усилий: кот передавал картинку, я в это время ее расшифровывал и преобразовывал в одно-единственное определение,
Время до посадки еще было, вибрация мешала не сильно, так что я принялся развлекаться, заставляя кота вертеть головой и дергать лапами. Терпения у Петровича надолго не хватило, и он принялся раздраженно колотить хвостом по креслу. Когда он уже почти дошел до белого каления, я хмыкнул и отчетливо произнес:
– Киса хочет!
Петрович дернулся, обшарил десантный отсек похотливым взглядом, но вожделенной кошечки, одолеваемой охотой, не обнаружил. Зыркнул на меня обиженно, и динамики выдали тягучим синтезированным тенором:
– Дуррррак.
В арсенале напарника имелось всего лишь два ругательных слова, но зато на все случаи жизни: вот это самое «дуррррак», когда Петрович сравнивал обзываемого с глупым, как пробка, вислоухим шотландцем по кличке Вискарь, и «мляу», что соответствовало широко известному короткому восклицанию, которое мой питомец использовал во всех остальных ситуациях. Как правило, этот мыслеобраз он сопровождал презрительным либо возбужденным фырканьем.
– Денисов, хорош дурака валять! – вернул меня на грешную землю Иванов. – Присоединяйся, сейчас точку высадки выбирать будем.
Действительно, спускаемый модуль уже добрался до нижних слоев атмосферы и сбросил скорость до минимума, на двух тысячах метров заложив первый круг над предполагаемой зоной приземления. Противная вибрация исчезла, и если бы не картинка с обзорных камер, я бы не смог сказать, движемся мы или застыли на месте. Еще немного, и очередной новый мир падет к ногам человека, хе-хе…
Сразу определиться с оптимальным местом для будущей исследовательской станции не удалось. Мы минут двадцать метались между тремя равноценными вариантами – круглой полянкой в хорошем таком лесном массивчике, обширной проплешиной в полусотне километров от нее и озером, притулившимся на стыке небольшой скальной гряды, рощи и поля. Все же остановились на последнем. Заждавшийся нашего решения Мохов запустил зонд, и тот удачно воткнулся в почву в центре удобной площадки, на равном удалении от воды, каменюк и деревьев. Потом еще минут двадцать «тройка» нарезала круги, пока бортовой «мозг» обрабатывал результаты телеметрии. Наконец вычислитель дал добро на посадку, и мичман осторожно вывел модуль точно по зонду-реперу. Тридцатиметровый блин завис над лужком на антигравитационной тяге, раструбы «микроволновок» на днище развернулись к земле, и верхний слой почвы прямо под нами пронизало жесткое излучение. Пяти секунд такой обработки хватило, чтобы прожарить ее почти на метр вглубь. Все организмы, попавшие под раздачу, вскипели изнутри и полопались, разлетевшись ошметками. С высоты, да еще в камеру, этого видно не было, но я и так прекрасно представлял, что там творилось. А что делать – стандартная процедура. Обезопасив таким образом посадочную площадку, модуль плавно опустился в центр перепаханного микровзрывами пятна. Но толчок мы почувствовали только через несколько секунд, когда мичман отключил гравикомпенсатор. Сила тяжести на планете была на еле различимую величину выше стандартной g. Ага, так и есть – 9,83. С учетом того, что на борту обычно поддерживалась более комфортная девятка, переход получился заметным. Немного погодя ожили динамики громкой связи:
– Внимание экипажу! Посадка прошла в штатном режиме. Запускаем протокол безопасности 2А. Готовность пятнадцать минут.
А это уже для нас, Егерей, информация. Охотники пока могут расслабиться, им еще не скоро предстоит приступить к непосредственным обязанностям, а вот мы с коллегами не далее чем через четверть часа займемся делом. Протокол безопасности 2А означал всего лишь, что утвердившийся на поверхности планеты спускаемый модуль сейчас ощетинился по периметру пятнадцатиметровыми телескопическими штангами со штырями разрядников на концах, которые образовали стандартный энергетический барьер типа «Забор». От стационарного комплекса «Ограда» он отличался лишь способом подвода энергии: питался от корабельного реактора, а потому позволял получить достаточно мощную энергетическую завесу, вплоть до силового поля, как в данный момент. Через несколько часов, если окружающая среда будет сочтена более-менее безопасной, Мохов снизит ее мощность, и она начнет пропускать материальные объекты, реагируя лишь на организмы определенных размеров и массы. И ни одна зверюга крупнее кошки в периметр не проскользнет, не получив предварительно разряд в десяток киловольт. Высота энергетического барьера составляла ровно два метра: опыт показывал, что этого достаточно – как правило, выше только птицы летали да насекомые некоторые, а от них защищал второй контур – тонкая сеть из энерговодов с метровыми ячейками. Непосредственно после развертывания «Забора» на горбу спускаемого модуля вырастала тумба метателя, который выплевывал гроздь самых натуральных копий, тянущих за собой нити проводников. Снаряды втыкались в почву за пределами периметра, сетка натягивалась и образовывала над кораблем купол на манер паутины. Ячейки заращивались силовым полем малой напряженности, не требующим значительных энергозатрат, и в распоряжении исследователей оказывалась хорошо защищенная от внешней среды крепость. Само собой, в сети имелось целых два прохода: первый для легкой техники, второй же был рассчитан на космокатер. Вообще-то куда проще было окружить стоянку силовым куполом, как все нормальные десантники и прочие военные и поступали, но тут был один нюанс: дяди в погонах пользовали активную защиту, то есть поле генерировалось лишь на доли секунды, чтобы только отразить смертоносный подарочек. А в пассивном режиме, когда объект был окружен силовым «пузырем» постоянно, тот жрал столько, что энерговооруженности спускаемого модуля хватило бы примерно на час с небольшим, а потом кукуй как хочешь. К тому же энергопотребление находилось в прямой зависимости от величины купола – чем больше площадь, тем, соответственно, выше прожорливость. В наших условиях активное поле не прокатывало, по крайней мере, на начальном этапе, вот и приходилось заморачиваться со всякими «плетнями» да «тынами». Шучу, конечно.
Однако пора готовиться к выходу – Коля Иванов уже выпростался из кресла и на правах командира группы втолковывал что-то сержанту-Охотнику, а Леха Петров мялся рядом, нервно поглаживая штуцер – видимо, реакция организма на потенциальную опасность. Тут у каждого по-своему, вне зависимости от степени безбашенности. Знавал я одного Егеря, которого перед заданием начинала бить крупная дрожь – секунд пять, не более. После этого он становился совершенно спокойным и бестрепетно мог встретить любого хищника. У меня ярко выраженная реакция на стресс отсутствовала, лишь волна холодка пробегала от макушки до пяток, но этого никто, кроме Петровича, не замечал. Да и тот больше на мысли мои реагировал – подобная реакция тот же «якорь», он его неосознанно воспринимал и относился с пониманием.