Егерь
Шрифт:
Пять минут, и я у небольшого одноэтажного коттеджа. Встречает меня седовласый сморщенный дед — Оливер “Олли” Макшейн.
— Шкет, — кивает он мне.
Его руки уже не те, но даже с тремором старик продолжает вырезать поделки из дерева. Вот и сейчас в его пятнистой ладони нож стёсывает с чурбачка лишние слои.
— Олли, — киваю в ответ. — Я возьму Спарки?
— Возьми, — не отрываясь от дела, отвечает он.
Иду мимо дома к небольшому навесу, где три кобылы отмахиваются хвостами от надоедливых мух. Вслед мне звучит хриплый старческий голос:
— Как закончишь, приходи, постреляем.
—
Этот немногословный старпёр один из тех, кого я могу назвать своим другом. Уж не знаю, что он увидел в чужаке, который поначалу толком не знал языка, но Олли сильно помог мне. Обучил ухаживать за лошадьми, что позволило подняться от рабочего “принеси, подай, иди на хер, не мешай”, сгребающего навоз за коровами, до настоящего конюха.
Плюс, он, как и я, обожает оружие. Старик великолепно стреляет. Без шуток. До того, как болезнь забрала его мелкую моторику, он попадал в пивную крышку с пятидесяти шагов. Ну и меня научил кое-чему.
Взобравшись на пегую лошадку, я пришпориваю её. Говнюку будет плевать, что я находился на другом краю ранчо. Орать будет так, что стекла начнут звенеть. Хотя… в последние месяцы он стал тише, и это только сильнее напрягает.
Под копытами Спарки проносится зелёный ковёр. Вдали солнце плавно опускается за горизонт. Прохладный ветер с примесью полевых цветов бьёт в лицо. Дышится хорошо и свободно. Полной грудью. Люблю такие минуты.
Сзади раздаётся топот копыт, и справа от меня проносится буланая кобылка с белыми чулками. Её всадница, прижавшись к шее животного, почти сливается с ним. Синяя рубашка-поло обрисовывает атлетичное тело. Коричневые бриджи обтягивают упругий женский зад. Наездница дёргает на себя поводья, заставляя животное взвиться и заплясать на месте.
В руках любого другого человека я назвал бы подобное придурью, но она хорошо чувствует лошадей. Никогда не просит от них больше, чем они могут дать.
— Мистер Егерь, — украдкой мелькает белозубая улыбка.
— Мисс Хейли, — отвечаю дежурным кивком.
Наша с ней шутка. Когда я представился девушке в первый раз, она ослышалась. Вместо Егора уловила Егеря[2]. Она единственная, кто знает моё настоящее имя.
Дочка Кормака на диво хороша. Рыжая шевелюра. Поцелованная огнём, как говорят ирландцы. Волосы сложены в косу, падающую до плеч. Миниатюрная — мне по грудь. Точёные скулы. Веснушки. Изумрудные глаза. Не преувеличу, если скажу, что по ней сохнет 99.9% работников ранчо.
Включая Говнюка.
В этом и проблема.
Потому что Хейли оказывает мне явные знаки внимания, а он это видит и бесится.
— Решили прокатиться на ночь глядя? — со смешинкой в глазах спрашивает девушка.
— Безусловно. Погода прекрасная, почему бы не развеяться, — отвечаю я.
Она, конечно, знает, что мой рабочий день ещё не кончился. Это наша игра, и я с удовольствием её поддерживаю.
— Видели, как Маверики разгромили Кабанов? — с азартом интересуется Хейли.
— Смотрел матч от начала и до конца, — убедительно вру я. — Вот это игра!
Речь об университетском бейсболе. Маверики представляют Небраску. Кабаны, они же секачи — Арканзас. Терпеть не могу этот спорт. Интереснее смотреть, как сохнет краска.
Другое дело хоккей. Ново-архангельские Касатки против Эдмонтон Ойлерз. Мы ходили с отцом и братом на этот матч. Французы тогда знатно продули, хоть и бились за каждую шайбу.
Мы никогда не говорим с Хейли про нашу жизнь. Всегда о какой-то чепухе. То про котировки на бирже. То про последнюю кинопремьеру. Тоже часть игры. В ней мы не те, кто мы есть. В ней у нас нет обязательств.
Обмениваемся ещё парочкой реплик. Шутим. Мне нравится её смех. Грудной. Искренний.
— Что ж, не буду вас задерживать, — она смотрит на меня сквозь опущенные ресницы.
Я символически приподнимаю шляпу. Пришпорив кобылу, девушка-зажигалка исчезает. Так же быстро, как появилась.
Наконец, я достигаю дальнего загона. Сразу видно, Говнюк не в духе.
— Ты опоздал, ленивый кусок дерьма! — приглушённо рычит он. — Будешь оштрафован!
Джейк Гарланд. Крепкий светловолосый парень. На несколько лет младше меня, что тоже не добавляет мне очков в его глазах. Черты лица крупные, прямо, как у его отца. Тот является правой рукой Кормака — главным его управляющим. Джейк же руководит пастухами — ковбоями. Кто-то бы сказал, что его поставили по блату, но, к сожалению, Говнюк знает своё дело.
— Извини, мамашу твою трахал, — с дружелюбной улыбкой отвечаю я на русском.
Он не понимает языка и оттого бесится. Поэтому я это и делаю. Не на английском же мне его на хер слать. У нас с ним тоже игра. Только не такая приятная, как с Хейли. Увы.
Суженные глаза Джейка служат отличным маркером его настроения. Если б это могло меня напугать, я бы давно нашёл себе другую работу. Продолжаю держать доброжелательную улыбку.
Раньше он лютовал особо сильно, но месяца три назад, как подменили. Стал тише. Задумчивее. Чаще пропадает в городе. Ребята говорят, его видели на стрельбище. Проводит там сутки напролёт, спуская почти всю зарплату. Возвращается пропахший порохом и потом, пальцы кровят от того, как часто жал на спусковой крючок.
Странный малый, что тут скажешь.
— Недалёк тот день, русский, когда мы увидим, что стоит за твоей бравадой… — внезапно протягивает Говнюк.
Пожимаю плечами.
— Если захочешь потанцевать, дай мне знать.
— …И он гораздо ближе, чем ты думаешь, — продолжает белобрысый, игнорируя мои слова. — Ты у нас крутой парень, поэтому я нашёл тебе работу по плечу, — резко переключается Говнюк.
Большой палец его правой руки взлетает над плечом, указывая на загон, где всё это время бегает чубарый конь. Рыжую шкуру покрывают овальные белые пятна. Длинная спутанная грива. Мустанг.
Морщусь, как от зубной боли, потому что догадываюсь, что последует дальше.
— Объезди его. У тебя всё время мира, потому что пока это упрямое дерьмо не привыкнет к седлу, можешь не возвращаться.
Строго говоря, это работа для ковбоя, а не конюха, но он знает, что я не побегу жаловаться. И я это знаю.
Спрыгнув, направляюсь к загону. Говнюк же взлетает в седло своего гнедого скакуна, подъезжает к мирно пасущейся Спарки и подхватывает её поводья. Три удара сердца, и я остаюсь в одиночестве.