Египетский дом
Шрифт:
– Очень приятно, – зачем–то сказала Женечка, хотя приятно ей совсем не было.
«Так вот вы какие с близкого расстояния», – подумала она, глядя в упор на кагэбэшника. Веснушки на рябоватом лице, редкие волосы, прикрывающие намечающуюся лысину, цепкие глаза, рассматривающие ее с не меньшим интересом, чем она его.
– Как вы думаете, по какому поводу я с вами встречаюсь? – начал Привалов.
Женечка только пожала плечами. Напротив нее сидел не тот человек, которого она видела на поэтическом вечере Шварц.
– Не волнуйтесь. Я просто хочу познакомиться с вами поближе. Вы девушка интеллигентная,
«Вот тут осторожно», – пронеслось в Женечкиной голове.
– Жилплощадь служебная. Что же еще? Но коллектив у нас хороший, дружный. Работа мне нравится. Много времени провожу на воздухе. У нас район красивый. Так что все в порядке, товарищ… э–э–э… простите, фамилию не успела разглядеть.
– Зовите меня Сергей Афанасьевич, – мягко усмехнулся Привалов.
Женечке показалось, он не поверил ни одному ее слову.
– Я знаю, зима у вас всех была тяжелая. Много по адресам пришлось ходить. У вас ведь есть на участке арендаторы? Нежилого фонда много, насколько я знаю. Да, Евгения Львовна?
– Ой, да. Намучились мы, но, слава богу, управились. Ольге Павловне досталось больше всех, – Женечка подробно, как могла, рассказала о ребятах из стройбата и трубах на чердаке Египетского дома. Привалов терпеливо и не прерывая выслушал.
– И арендаторы пострадали?
– Ну да. Художников в мансарде заливает каждый год. Я к ним два раза ходила. Потолок им отбили. Ремонт крыши в плане на лето. А что?
– Значит, вы с ними подружились, – улыбнулся Привалов.
«У него веснушки даже на руках», – совсем некстати пронеслось в голове Евгении Львовны. У нее вспотели ладони.
– Ну, а когда не работаете, чем занимаетесь?
– В кино хожу, книжки читаю. Вот на вечер поэзии недавно ходила. А что?
– Книжки из библиотеки берете?
«Бля–я–я!» – кажется, поняла, в чем дело, Женечка.
– Конечно. Иногда мама подкидывала кое–что почитать, да она уехала на Север.
– Запрещенную литературу не читали? – Привалов в упор уставился ей в лицо.
– Да откуда?
– Ну, может, давал кто–нибудь.
– Нет. Никто мне ничего не давал.
– А скажите, Евгения Львовна, с иностранцами вам не доводилось общаться?
– С иностранцами? Откуда у нас иностранцы? Если только шведки, причем третьего размера.
Волна легкого недоумения прокатилась по лицу старшего лейтенанта.
– Какие–какие шведки?
– Ну, эти… – Женечка покрутила рукой, в которой как бы были зажаты шведки.
Сергей Афанасьевич заморгал с каким–то облегчением.
– А вы шутница, Женя Игнатова, – продолжил он уже слегка игриво. – Я даже сразу не понял, что за шведки такие. Характер у вас веселый, да? С людьми быстро сходитесь… Симпатичная девушка, много друзей.
Некоторое время разговор крутился вокруг того, какая она замечательная комсомолка и ответственный работник. Тут Сергей Афанасьевич явно перебирал, и Женечка в напряжении ждала перехода к главному. Должен же он был явиться в контору с определенной целью. Идти, правда, ему было недалеко.
– Ну, а с Краснопольцевым Кириллом Ивановичем вы хорошо знакомы?
«Вот оно!» – пронеслось в голове Женечки.
– Знакома, он же у тех художников главный. Помните, я вам рассказывала
Сергей Афанасьевич решил, что пора переходить к делу:
– Он вас, кажется, в гости приглашал чайку попить. Вам там понравилось, да?
Женечка пожала плечами. Ничего, мол, особенного.
– А что–нибудь интересное там видели?
– Макет у него на столе стоит. Они проектируют музей Ленина в Улан–Баторе. И вообще, они правые – приспособленцы и конформисты, – голос Женечки задрожал, выдавая волнение.
– Приспо–о–собленцы, – потянул Привалов. – Это даже мне интересно, к чему это они приспосабливаются?
Поняв, что совершила ошибку, Женечка попыталась ее исправить:
– Они не какие–нибудь левые, они за нашу советскую власть. Ленина рисуют.
– Так это хорошо, Женя. Вы не волнуйтесь. Вот и помогите нам разобраться в том, что они действительно за советскую власть, а не приспособленцы, как вы сами только что сказали. Нам и нужно от вас совсем немного. Когда к Краснопольцеву в гости пойдете, внимательно по сторонам поглядите. Мне от вас только это и нужно, Женя, я ведь вас в агенты контрразведки не вербую, – доверительно усмехнулся Привалов. – Просто внимательно смотреть и запоминать. Не так уж и сложно, правда? А потом мне при встрече рассказывать. Согласны? Вы же комсомолка, Игнатова Женя. У вас вся жизнь впереди, вам жилплощадь нужна. Замуж выйдете, детей нарожаете. Наша молодежь, одним словом.
– Двумя словами, – машинально поправила его Женя, в ужасе поняв, что не может встать и сказать ему «нет». Непонятный страх почти парализовал ее. Сглотнув, она смотрела в ставшие вдруг жесткими глаза. Помолчав минуту, словно ожидая ее ответа, он продолжил:
– Вот и хорошо. Я знал, что вы меня правильно поймете. О нашем разговоре никому рассказывать не рекомендую. Встретимся через пару недель. Я вам позвоню где и когда.
Выйдя на ватных ногах из кабинета начальницы, Женечка кинулась к своему месту, схватила пальто и выскочила на улицу Каляева. «Я даже пожала ему руку, – стучало у нее в голове. – Кому? Кому я пожала руку! Что мне делать? Я не могу его видеть. Что же мне делать?» Добежав до конца улицы, она остановилась отдышаться. Вокруг, как всегда, торопились прохожие. Пригревало апрельское солнышко. Постовой на углу Каляева и Литейного не спеша прохаживался у бокового подъезда Большого дома. Мир не перевернулся. Никто даже не заметил, что происходит с Женечкой, не обратил на нее внимания.
«Почему я сразу не отказалась? Чего я боюсь?» – Женечка повернула и торопливо засеменила назад. Возвращаться в контору она не могла. Не могла встретиться взглядом с рыбьими глазами начальницы, не могла слышать Лелин голос с хрипотцой.
«Это Леля! – осенило Женечку, – Леля, Леля, Леля!» Ноги принесли ее к дверям Египетского дома. Грохот дверцы лифта больно отдался в затылке.
– Да что с тобой, Женечка? Ну–ка, посиди, пока я тут разберусь с делами.
Кирилл Иванович усадил ее в знакомое кресло. Она машинально выпила принесенного кем–то чаю, заметив, как дрожит рука, держащая чашку. Ждать пришлось довольно долго, но это помогло немного успокоиться. Шок проходил, зато разливалась странная усталость. Сейчас было трудно даже говорить.