Египетский дом
Шрифт:
– А я просила прислать молодого специалиста со стро–и–тель–ным образованием. Разницу понимаете? Вы с людьми работать умеете? Наряды закрывать знаете как? У нас тут дворники, водопроводчики. Вот кадра видали? Я только что треху из своего кармана в его перел'oжила. – Ольга Павловна для убедительности тряхнула связкой ключей в руке с ярким маникюром. – А иначе как? Он мусором Каляева завалит, а мне штрафы платить. Это вам не книжки читать. Вы где раньше работали–то?
– Я два года отработала в Петропавловской крепости, – вдруг решила постоять за себя Женечка. – Организовывала экскурсии. С людьми работала. Тоже, знаете, разные попадались.
Тут бабенка за столом с телефоном покатилась
– Во! Так мы ее из крепостных девушек сразу на панель пошлем.
– Куда–куда пошлете???
– А вы как думали? – оценила шутку Ольга Павловна. – Получите свой участок. Будете каждый день обходить. Туда–сюда. Шоб поребрики были отбиты. Сосули огорожены. Мусор… Кольку–мусорщика вы видали. За дворниками следить надо, шоб приминали мусор в баках, выносили пищевые отходы. Потом по квартирам пойдете жильцов слушать, жалобы собирать. Скучать не дадим.
Инструктаж был прерван появлением в дверях тетки с гирляндой рулонов туалетной бумаги на шее.
– Девки, – зашлась она в радостном возбуждении, – глянь, че я в хозяйственном оторвала. Давали по десять в руки, а мне Зойка по блату еще десяток навернула. У вас, говорит, там жоп в конторе много, а у нас уборная засорилась. Ольга Павловна, пошли к ним мужиков, как с обеда придут. Пусть прочистят, а то неудобно перед хорошими людьми.
Рулоны туалетной бумаги тут же поделили на троих. Разбитная бабенка, назвавшаяся Лелей, протянула один Женечке:
– Только в уборной не оставляй.
– А куда же я его дену?
– Да хоть в письменный стол.
Так рулон туалетной бумаги оказался первым предметом на отведенном Женечке рабочем месте.
Скучать ей и вправду не пришлось. В тот же день ее посадили принимать заявки жильцов. Поток жалоб захлестывал жилищную контору. Картина всенародного бедствия предстала перед глазами неопытного техника–смотрителя. Страдали все: нижние этажи – от разливов фекалий, верхние – от прохудившейся кровли. Смывные бачки и батареи текли, а краны не закрывались независимо от расположения квартир на лестничной площадке. Еще были неосвещенные дворы и загаженные парадные. Кому–то было холодно, а кто–то не мог вынести жара раскаленных батарей. Дворники на Женечкином участке наотрез отказывались «рвать промежности» и утаптывать мусор в баках. Крысы шуровали в пищевых отходах. Хуже всего обстояло дело с водопроводчиками. Они явно игнорировали заявки, написанные в журнале ее крупным, отчетливым почерком. Голова Женечки раскалывалась от табачного дыма и мата, сопровождавшего любую попытку изъясниться на русском языке. В начале второй недели чаша ее терпения переполнилась:
– Безобразие! – вдруг крикнула она. Люди платят квартплату, отпрашиваются с работы и ждут, когда вы соизволите явиться и поменять прокладку в бачке. А вода, между прочим, течет, и денежки народные утекают.
Дальше голос ее сорвался:
– А вам, как я посмотрю, на все наплевать! И прекратите тут материться! Здесь сидят женщины. Научитесь нас уважать!
Такая бурная реакция Цыпочки, как прозвали ее между собой водопроводчики, вызвала кратковременное замешательство. От удивления бригадир Каляныч забыл прикурить беломор, прилипший к нижней губе:
– Хули ты пи*шь–то? – озадаченно спросил он. – Мы и не ругаемся вовсе.
Скорее всего, это был переломный момент в жизни Женечки Игнатовой. Она поняла, что надо говорить на языке того народа, с которым живешь.
Одно открытие следовало за другим. Через какое–то время Женечка обратила внимание на появление в день зарплаты оживленных дворников перед столом Лели. О чем–то пошептавшись, они поспешно удалялись в кабинет начальницы. Дворники ее участка, расписываясь в ведомости, недовольно
Поначалу ее удивляло отсутствие в работниках ЖЭКа отзывчивости к людским бедам.
– Да не принимай ты так все близко к сердцу, – с материнской заботой советовала ей Леля.
В ее устах это звучало как призыв не поддаваться на провокации. Но провокации валились на нового техника–смотрителя в виде бесконечных куч дерьма в парадных и подворотнях, протечек с верхних этажей на нижние и прочих коммунальных гадостей, в которых приходилось разбираться. Оказалось, что квартиросъемщики не такие уж и жертвы жилищно–коммунальной системы. Молодость и наивность не позволили Женечке продвинуться к более значительным обобщениям в своих грустных открытиях.
Удивлялась она и тому, как часто ошибалась в людях. Вот, к примеру, Ольга Павловна. Блондинка с роскошными волосами, раскиданными по плечам. Красивая. Особенно руки в золотых кольцах на пальцах с маникюром. Правда, немного полновата. Тонкие каблуки парадных туфель начальницы прогибались под ее весом. А у Женечки фигурка была слабенькая, без извилин, да и ногти она отучилась грызть только лет в пятнадцать. Проработав первую зиму в жилконторе, она уже без былого восхищения рассматривала обновки своей начальницы, зная, откуда берутся деньги на их приобретение. «И ведь такая молодая», – думала Женечка. Как будто возраст был преградой для всевозможных проявлений подлости.
Или вот Рудольф Госс, а проще Рудик по кличке Немец, ей поначалу не понравился. Сказалась ненависть к фашистам, воспетая отечественным кинематографом. Позднее выяснилось, что в безобидном алкоголике не было и следа враждебности к жидам и прочим национальным меньшинствам, презираемым работниками жилищного хозяйства. Рудик не отказывался от заявок жильцов, если был в состоянии. Состояние же это напрямую зависело от времени дня. Относительная работоспособность появлялась у него где–то после одиннадцати утра. К двум она заметно падала, а к четырем и вовсе сводилась на нет. Доступная близость ликерно–водочного магазина сыграла пагубную роль в его жизни.
Будить Рудика в девять утра было делом обреченным. И все–таки Женечка с большой готовностью кинулась к его мастерской не столько в надежде найти пропавший тросик, сколько из желания поскорее убраться с холода. Не успела она сделать и двух шагов, как прямо ей под ноги шлепнулся размоченный батон, выкинутый кем–то с верхнего этажа. Слетевшаяся с громким хлопаньем крыльев стая сизарей принялась расклевывать на снегу желтую жижу, которую Женечка старательно обошла.
– За кормление голубей буду штрафовать, – беззлобно и неубедительно крикнула она куда–то вверх. И услышав, как захлопнулось чье–то окно, с чувством некоторого удовлетворения от выполненного долга потопала в соседний двор.