Его большой день
Шрифт:
— Видишь! Уже едут! — крикнул Габриель и побежал к шоссе.
Йожо бросился за ним.
Но до шоссе было не меньше трехсот метров, и, пока мальчишки добежали, машины отъехали довольно далеко.
Они сели в канаву под кривой яблоней.
— Раз эти проехали, поедут и другие, — сказал взволнованно Йожо. — Началось! Наконец-то!
И действительно, в тот день по шоссе пронеслось еще немало машин, торопившихся в сторону Мартина. Люди прикрепили к лацканам пиджаков трехцветные ленты, на рукава или шапки — красные полосы. Они вскидывали над головами кулаки и кричали
— Бей его!.. Бей его!..
— Халупка… [17] Само Халупка! — хлопнул Йожо Габриеля по плечу. И продекламировал:
Бей его, бой, дитя моего народа. Того, кто алчной рукой Посягнул на твою свободу…Стихи совсем его растрогали. Как хорошо рассказывал им учитель об этом стихотворении. И как настаивал, чтобы они выучили его на память. Теперь понятно почему.
Каждую машину, каждую телегу ребята приветствовали криком: «Бей его-о-о-о! Бей его-о-о!» — и махали так, что у них руки заболели.
17
Халупка Само (1812–1883) — словацкий поэт-романтик. В своих стихах призывал к борьбе за свободу. Стихотворение «Бей его!» знает в Словакии каждый школьник.
День прошел совсем незаметно.
Под вечер вдруг загрохотало. Отдаленные раскаты доносились со стороны Поважского ущелья, откуда чаще всего приходят грозы. Но сегодня ребята напрасно всматривались в даль: ни над Поважским ущельем, ни вокруг на небе не было видно ни единого облачка. А какая же гроза без туч? Такого еще не бывало.
Со временем раскаты стали повторяться чаще и регулярнее.
— Стреляют, — первым сообразил Габриель. — Бой начался!
Да, стреляли из пушек. А когда становилось тихо, ветер с северо-запада доносил слабый отзвук пулеметных очередей.
— Слушай, Габо, может, и наши уже там, — схватил Йожо приятеля за руку. Ему стало как-то не по себе. Отец, Никита… Тоскливо и в то же время радостно.
— Сегодня ночью пойдем к ним, — предложил Габриель. Из кармана он достал большую гайку и подбросил ее высоко в воздух.
— Но папа сказал, что сам позовет нас, — заколебался Йожо.
— А что, если о нас в этой суматохе забыли, а? — не согласился с ним Габо. — Ты ведь сам сказал, что, может, они уже сражаются. Надо идти — и все!
Йожо сразу даже как-то не смог ответить. Он столько мечтал об этой минуте. Столько ждал ее — и вдруг ему стало тяжело на душе.
Габо заметил, что Йожо какой-то сам не свой. А вдруг этот балбес раздумает? И сердце у него оборвалось.
— Послушай, Йожо, как здорово будет! Автомат, гранаты!..
Йожо пришел в себя. Не хватало еще, чтобы Габо над ним смеялся! Да и что здесь делать? И отец там, и Никита, а если дадут пострелять из автомата, о чем еще мечтать. И все-таки сердце у него снова сжалось. Мама… Она останется одна. А что она скажет, когда узнает, что он уходит? Удрать? Ночью открыть окно и исчезнуть? Но это еще хуже, она последнее время много плачет. «Ладно, что-нибудь придумаю…»
Решили выйти в десять вечера. Дорогу знают, а сейчас полнолуние — ночь не такая уж темная.
Габо побежал домой собираться. И Йожо, задумавшись, пошел во «Взрыв». По дороге к нему подбежал пес. Он терся своим гибким туловищем о его ноги.
— Пойдешь со мной, Гром? — спросил мальчик, а пес положил передние лапы ему на плечи и шершавым языком облизал лицо.
И Йожо решил взять Грома с собой.
Когда он вошел в кухню, мать сидела на табуретке, бессильно опустив руки на колени. В глазах ее стояли слезы. «Опять плачет», — подумал Йожо, и это его снова вывело из колеи. Она знала, что бои начнутся, но все-таки мрачный глухой грохот испугал ее.
Зузанка в уголке на полу беззаботно играла пестрыми тряпочками.
— Стреляют, — устало промолвила мать.
Мальчик подошел к ней. Она крепко прижала его голову к груди и сказала:
— Совсем близко стреляют… Никогда еще я не слышала такой страшной стрельбы.
Зузанка оставила свою игру и удивленно посмотрела на мать, почувствовав в ее голосе тревогу.
— Мамочка… — всхлипнула Зузанка.
— Ох, девочка ты моя родная… — Хорватова взяла Зузанку на руки.
Йожо помрачнел. Он не ждал, что мать так встревожится. Как же теперь ей сказать, что он хочет идти к отцу?..
— Мама… — Но голос его сорвался, и он не смог продолжать. Как будто сильная рука схватила его за глотку.
— Что, сыночек?
— Не плачь, мама!
— Но ведь я… Разве я плачу? — Она поспешно утерла слезы. И уже более уверенным голосом добавила: — Просто мне страшно за отца и за вас.
Стрельба вдалеке утихла. Хорватова успокоилась. Снова посадила девочку играть и стала чинить рубаху Йожо.
Йожо решил, что наступил удобный момент.
— Мама, я пойду к отцу… — Он сказал это решительным голосом, не допускающим никаких возражений.
— Да куда же ты пойдешь, сынок? — Мать подняла глаза от работы и невольно приложила руку к груди. В ее глазах мелькнул испуг.
— К Сухому Верху, мамочка, — ответил сын, и пот выступил у него на лбу.
— Но ведь там стреляют… — почти простонала она.
— Там папа…
Снова послышался гул моторов. Самолеты летели совсем низко, почти над самыми трубами домов.
Йожо выбежал из дома. Он был рад, что разговор закончился. Хотя бы ненадолго. За ним медленно вышла мать, ведя за руку Зузанку.
Самолетов было два. Оба двухмоторные. Они летели в сторону Мартина. Мальчик совершенно отчетливо различал опознавательные знаки на крыльях — черные кресты с белой окантовкой. Такие же кресты, какие он видел на танках в эшелонах, двигавшихся на восток.
— Вражеские… — прошептал он.
Самолеты исчезли за южным отрогом Буковинки. Мать хотела было войти снова в дом, как вдруг послышались сильные взрывы. Один… другой… много взрывов, слившихся в мощный грохот. Йожо почувствовал на своем лице удары воздушной волны. Двери задрожали.