Его другая любовь

Вернувшись в спальню, я почувствовала себя усталой до изнеможения. Комната слегка раскачивалась. Казалось, я ступаю по огромным комьям ваты. Тихонько улеглась рядом с Питом, благодарно погрузилась в пуховое тепло и наконец-то смежила веки. От долгих рыданий глаза распухли и болели, словно в них попал песок.

За секунду до этого, стараясь не потревожить Пита, я едва не вышибла себе мозги: споткнулась о картину, которую после вторжения грабителей мы еще не повесили на законное место.

К тому же ударилась большим пальцем ноги о край кровати. Не удержалась и взвыла от боли. Слава богу, Пит не проснулся.

Чуть раньше мы разговаривали, лежа в кровати, пока не уснули… вернее, пока не уснул Пит. Он дивился тому, сколько ущерба понес дом за такое короткое время. Возможно, за считанные минуты. На его слова я почти не откликнулась. Пит неправильно истолковал мое молчание и сжал мне руку, что должно было означать: «Не волнуйся, я с тобой», — и тут же засопел.

А я не могла спать. Несмотря на дикую усталость, я чувствовала тревогу и не могла избавиться от нее.

Я крепко зажмурила глаза и старалась глубоко дышать, чтобы вытеснить страшные мысли… Не получилось. Голова напоминала бутылку, в которой слепо билась ненароком залетевшая туда пчела.

Надо подумать о чем-то приятном и успокаивающем. Я мысленно увидела маму, сестру и саму себя на пикнике на берегу реки. Боже, как в детстве все было просто и легко! Я представила, как мы с сестренкой прыгаем по песку, смеемся, а мама с любовью смотрит на нас. Однако при мысли о маме мне снова захотелось заплакать.

Может, встать, позвонить ей, сознаться во всем? Пусть хоть кто-то узнает, что я наделала. Это ее сразит. Она, конечно, скажет: «Бедная девочка… я сейчас же приеду». Но разве можно испортить ей отпуск, ведь маме необходим отдых. Нет, не расскажу ей ни сегодня, ни завтра. К тому же такой реальности я боюсь.

Завтра предстоит большая уборка. Пройдя по прихожей, я вытащила из подошвы туфли осколок стекла, хотя вроде бы тщательно все подмела.

Пит буквально онемел, когда вернулся домой и увидел этот хаос. Трудно по телефону подготовить человека к подобной картине, хоть я и пыталась — предупредила, что в доме все перевернуто вверх дном. Тем не менее он был потрясен. Особенно он поразился, обнаружив в гостиной выпотрошенного игрушечного слона. Рядом на ковре уныло валялся выломанный бивень.

— Глазам не верю, — сказал Пит в недоумении. — Они даже Берта сломали. Сволочи.

Под его ногами хрустели разбитые кассеты CD, чавкали мокрые цветы, выскользнувшие из разбитой вазы.

— Кто учинил все это? Неужели им в голову не пришло, что это могут быть чьи-то воспоминания?

Он печально поднес мне Берта и сказал:

— Помнишь того смешного беззубого парнишку, который его сделал?

Я не в силах была что-либо ответить. Просто тупо кивнула, стараясь не разреветься. Не доверяла собственному голосу.

Он осторожно поставил Берта и изумленно покачал головой:

— Как можно быть таким жестоким? Все это полная бессмыслица.

Мы оглядывались по сторонам: раздавленные рамки для фото, вспоротые подушки, дверцы шкафа повисли на сорванных петлях, содержимое полок сброшено на ковер. Мы шли из комнаты в комнату, и каждый раз Пит судорожно хватал ртом воздух. По плиточному полу ванной раскатились флаконы, вокруг них пенились лужи из шампуня, стены и зеркало были заляпаны кремом от загара, на душевой смеситель намотана туалетная бумага. В спальне одежда свалена на кровать, ящики поставлены на пол, книги и журналы валяются как попало, картины на стенах висят под диким углом.

— Неужели тот, кто это устроил, не подумал, как будет больно хозяевам? — недоумевал Пит.

И тут я расплакалась — не удержалась. Меня сотрясали рыдания, слезы неудержимо текли по щекам.

— Да ладно, перестань! — взмолился Пит. Он бросился ко мне, крепко прижал к себе. — Это всего лишь вещи. Главное, никто из нас не пострадал.

Его слова вызвали у меня новый приступ рыданий. Он держал меня в объятиях, утешал и укачивал, как ребенка, пока я не успокоилась.

Теперь я смотрела на него, лежащего на другой стороне постели, и мое сердце болезненно сжималось при воспоминании о тех минутах. Нас разделяло пространство кровати, Пит перетянул к себе почти все одеяло. Я задрожала и подвинулась к нему. Он сморщился во сне, когда я прикоснулась к его ноге холодными ступнями, но не протестовал. Я прижалась к нему в поисках тепла. Мы полежали так минуту-другую, затем он шевельнулся и перевернулся. Я тоже повернулась — спиной к нему, но он, как обычно, придвинулся и притянул меня к себе. Счастливо вздохнул и погрузился в глубокий сон.

С тех пор как мы стали жить вместе, он всегда любил засыпать вот так — в обнимку. Это вошло в привычку, и я его не отталкиваю.

Впервые оказавшись с ним в одной кровати, я инстинктивно откатилась, когда он выключил свет. Так у меня бывало с другими мужчинами. Пит снова включил свет и изумленно спросил:

— Что ты делаешь?

Я сконфузилась и ответила:

— Собираюсь спать. А ты?

— Я ничего. Просто странно, почему ты от меня отодвинулась. Может, от меня пахнет, или есть другая причина?

— Нет! — Его вопрос меня страшно смутил. Я даже покраснела.

— Ну раз так, давай ко мне! — добродушно рассмеялся Пит.

Я устроилась в его объятиях, и мое сердце благодарно растаяло.

С тех пор так у нас и повелось.

Недавно я попыталась описать это младшей сестре, у которой были проблемы с парнями. Она целый час сморкалась в платочек, говорила, что ей нужен подходящий мужчина. Неужели ее запросы слишком велики?

— Похоже, этого никогда не случится. — В ее голосе звучало отчаяние. Я погладила ее по голове, и она снова захлюпала. — Ведь мне уже двадцать два! И это опасно, время уходит! Скоро состарюсь, и ни один на меня не посмотрит.