Его другая любовь
Шрифт:
И вдруг до меня дошло: он поймет, что я их видела. Я не могла просто отключить аппарат и пойти спать… но и стереть сообщения не могла: Лиз покажет ему свою исходящую почту. Невозможно будет объяснить, куда делись пять CMC. Одно сообщение — куда ни шло, но пять…
Я вздохнула и постаралась успокоиться. Выбора у меня не было. Оставалось лишь разбить телефон.
Я стерла всю входящую почту. Проверила исходящую — ничего. Отключив телефон, прокралась в кухню и включила свет. Глория уселась и с интересом взглянула на меня. Она обрадовалась, что я пришла к ней поиграть. Я вынула
Она посмотрела на него, принюхалась и с любопытством дотронулась до аппарата кончиком языка.
— Не лижи, а кусай его, — прошипела я собачке.
Пришлось немного погонять телефон по полу, прежде чем она поняла, что от нее требуется. В конце концов на мобильнике появились явные отпечатки зубов, и экран треснул. Чтобы Глория не порезалась, я забрала аппарат, смыла приставшую к нему еду и тщательно вытерла мобильник. Потом сняла заднюю крышку и бросила сим-карту в чашку, из которой Глория пила воду. Затем вытащила, потому что не знала, заработает ли она после купания. Сунула карту в карман, положила батарейку под одеяльце в корзине Глории, а рядом и сам мобильник. Глория разок-другой его обнюхала, а потом перестала обращать на него внимание. Это и к лучшему: как бы она в мое отсутствие не принялась его жевать. Умрет, чего доброго.
Я вымыла руки и устало улеглась рядом с Питом. Голову сжимала тупая боль, глаза саднило от долгого плача, но это ничего не значило по сравнению с моим удовлетворением: утром Пит позвонить не сможет. Я представила себе, как Лиз сидит у телефона, недовольно надувает губы, пинает ногой стул, накручивает на палец волосы… Подумать только, пять сообщений, «как тебе шоу, нужно поговорить»… словно ее чертово выступление что-то значит. Да кто на тебя внимание обратит? Я снова затряслась от злости. И все же я ее перехитрила. Не такая уж я беспомощная. Я еще поборюсь.
Но затем я увидела себя со стороны — жалко скорчившуюся возле корзины Глории… ночью, в темной кухне, отчаянно стараюсь натравить собачку на телефон. Да разве это борьба? Какое-то безумие. Что эта девушка сделала со мной? Заставила меня ползать по собственному дому… меня, взрослую женщину. У меня хорошая работа, замечательные подруги, семья, которую я люблю. А веду себя как психопатка, теряю над собой контроль. Да в моей жизни бывало кое-что и похуже, чем эта девушка.
И тут я вспомнила о Кэти.
Подумала, что она сказала бы мне правду.
Глава 10
Впервые я увидела Кэти в церковной школе. Нам обеим было по пять лет. Она сидела на краешке жесткого дивана в гостиной. Помню слабый запах вареной капусты. На Кэти было темно-красное платье с передником и белым воротничком. Ее ноги нe доставали до пола. Она крепко прижимала к груди «Серебряную книгу» и пенал. Лишь взглянув на нее, я тут же поняла, что в пенале лежит полный набор аккуратных, необкусанных фломастеров, и каждый с наконечником, чтобы не высохли.
С восхищением и завистью приметила ее блестящие сережки. Мне мама не разрешала прокалывать уши. Сказала, что придется ждать двенадцати лет.
Должно быть, я слишком явно глазела на нее, и Кэти сказала:
— Ты, кажется, из моей школы, из класса миссис Пайпер? А я учусь у миссис Тэндал. Я дочитала эту книгу до семнадцатой страницы. Там говорится о любви к ближнему. А ты сколько успела?
Годы спустя я дразнила ее, напоминая о том разговоре. В нем вся Кэти: вечно с кем-то соревнуется.
Но в начальной школе мы мало общались. Разные классы — это разные миры. Иногда, правда, ходили друг к другу пить чай. Помню, как поражен был ее отец. Он громко рассмеялся, когда я вежливо попросила разрешения выйти из-за стола. «Никто в нашем доме не спрашивает разрешения!» Кэти позже объяснила:
— Мы делаем то, что хотим. Никто на нас внимания не обращает.
Все изменилось, когда мы перешли в среднюю школу. В первый день мы нервно держались рядом, потому что хотя бы знали друг друга. На Кэти были белые гольфы и туфли без шнуровки, а на мне — жуткие коричневые туфли от Джонса [10] . Меня заставила их надеть мама. Со стороны казалось, что к ногам у меня прилипло по огромному куску дерьма. Но Кэти поддерживала меня и даже защищала, когда дети смеялись и над этими туфлями, и над юбкой в форме трапеции, и над тесным кардиганом.
10
«Jones the Bootmaker» — компания-производитель массовой обуви, имеющая широкую сеть магазинов.
— При чем тут она? — говорила Кэти. Ее узкая юбка натягивалась, когда она воинственно выставляла вперед бедро. При этом мешковатый кардиган съезжал с плеча. — Ее так одевает мама, а она не виновата.
Меня немилосердно дразнили этими чертовыми туфлями. Как-то раз послали с запиской к учительнице из шестого класса, и все ученики притихли, когда я робко вошла.
— О господи! — воскликнула девочка со стоящими дыбом волосами и ярко-голубыми тенями на веках. — Вы только посмотрите, что у этой первоклассницы на ногах!
Двадцать пар глаз обратились на меня, и весь класс покатился со смеху. Я страшно покраснела, слегка споткнулась и выскочила в коридор.
— Она не может в них передвигаться! — закричал кто-то, когда я в отчаянии закрыла за собой дверь.
Потом я несколько часов рыдала в туалете, а Кэти терпеливо подавала мне носовые платки.
— Они дураки, — говорила она. — Не обращай внимания. Я могу тебе помочь… если хочешь.
— Знаешь, ты можешь быть хорошенькой, — сказала она через несколько дней.
Мы сидели в ее спальне на кровати, готовясь к моему преображению.
— Ты немного похожа на нее. — Кэти показала нa девушку в пышной клетчатой юбке из последнего журнала «Джеки», который мы с ней листали.
День выдался замечательный. Мы окружили себя сотней флаконов ее матери с лаками для ногтей всех цветов и оттенков и изучили содержимое шкатулки с драгоценностями. При этом мы притворялись, будто слушаем кассетный магнитофон. Потом Кэти решила, что пора приступить к делу.